Вторая часть

И вот почти через полвека пришел к тому же, преодолев немало ментальных переналадок, расставаний со многими «истинами», научными категориями, которые на поверку оказались предрассудками, через свою судьбу, литературное творчество и публицистику в жанре «Не могу молчать!».

В конце шестидесятых годов меня, молодого журналиста, пригласили работать в аппарат ЦК ВЛКСМ. В сектор информации, где собрали несколько бывших редакторов областных молодежных газет. Пошел не по идейным соображениям, а сугубо по квартирным – родился сын, мы с женой скитались по съемным квартирам. Судьба знала, куда меня тащить! Я стал интересоваться теорией информации, читал умные и заумные книги, например,

И вот почти через полвека пришел к тому же, преодолев немало ментальных переналадок, расставаний со многими «истинами», научными категориями, которые на поверку оказались предрассудками, через свою судьбу, литературное творчество и публицистику в жанре «Не могу молчать!».

В конце шестидесятых годов меня, молодого журналиста, пригласили работать в аппарат ЦК ВЛКСМ. В сектор информации, где собрали несколько бывших редакторов областных молодежных газет. Пошел не по идейным соображениям, а сугубо по квартирным – родился сын, мы с женой скитались по съемным квартирам. Судьба знала, куда меня тащить! Я стал интересоваться теорией информации, читал умные и заумные книги, например, Абрахама Моля о музыке в свете этой теории. На всю жизнь впечатлила гениальная формула К. Шеннона: «Информация то, что устраняет неопределенность». Стал новые знания приспосабливать к литературным занятиям, на которые у меня почти не было времени – денно и нощно писал, правил записки и постановления, сочинял выступления начальства. Сделал тогда нечаянное умозаключение: у нас думают одни, а руководят – другие!

Завел на перфокартах записную книжку. С помощью спиц, точь-в-точь вязальных, вытряхивались из массива карты, в чем-то адекватные. «Логика» отбора не страдала человеческим субъективизмом, обнаруживаемые ассоциации потрясали мое воображение. ЭВМ тогда были чудищами с крутящимися бобинами и плюющиеся перфокартами. Никаких ПК и в помине…

Информация оказалась такой же всеобщей категорией как пространство и время. Думается, это величайшее открытие ХХ века, с него началась информационная эра, которая уже привела к осознанию необходимости для человечества перейти с материального витка развития на интеллектуально-духовный.

Когда заведовал редакцией по работе с молодыми авторами в издательстве «Молодая гвардия», у меня появилось больше времени отдавать литературному творчеству и думать о литературе с точки зрения информации. Рассуждения были правильными, но крамольными. Если информация и в литературе то, что устраняет неопределенность, то произведение должно содержать новизну, по большому счету – открытие. «Талант — единственная новость, которая всегда нова» — Б. Пастернак. А то, что не устраняет неопределенность, это шум, а в литературе, да и в искусстве, — вторичность, банальность. Следовательно, множество так называемых произведений вообще не являются ни литературой, ни искусством? Создали их не художники, а шумеры. Среди них столько оригинальничающих, но не оригинальных – это качество органично присуще лишь настоящим творцам.

Но не может произведение состоять исключительно из открытий. Это подобно тому, что вкушать мед с вареньем. Тут на помощь приходят законы композиции, которые и являются первоэлементами искусства (не язык, краски, кинопленка Кодак или колонковая кисточка!), законы собственно произведения, по которым оно создано.

Усомнился в ленинской теории отражения, принципах партийности, не хотел соглашаться с тем, что Л.Толстой – трюмо по отношению к русской революции.