В поисках Цацы (Часть 86)

Эта прекрасная пара стоит перед белым роялем и услаждает посетителей ариями из итальянских опер, неаполитанскими песнями и современными шлягерами.

Через некоторое время к застолью присоединились папа Марио, старший брат и еще какие-то пожилые дамы. Имен их я не запомнила. Одеты были во все черное и походили на воронов или на участников траурной процессии, и почти ничего не говорили, а только ели. А еда была отменная — вкуснятина и деликатесы. Марио расстарался: с видом знатока рассказывал об особенностях приготовления блюд, а официанты подносили все новые вина и закуски. Казалось, что Марио все знают: к нашему столу подходили

Эта прекрасная пара стоит перед белым роялем и услаждает посетителей ариями из итальянских опер, неаполитанскими песнями и современными шлягерами.

Через некоторое время к застолью присоединились папа Марио, старший брат и еще какие-то пожилые дамы. Имен их я не запомнила. Одеты были во все черное и походили на воронов или на участников траурной процессии, и почти ничего не говорили, а только ели. А еда была отменная — вкуснятина и деликатесы. Марио расстарался: с видом знатока рассказывал об особенностях приготовления блюд, а официанты подносили все новые вина и закуски. Казалось, что Марио все знают: к нашему столу подходили разные дамы и мужчины от соседних столиков, раскланивались, здоровались, обнимались, целовались. Марио радушно, как хозяин, нас с мужем со всеми знакомил. Все поднимали бокалы за знакомство и обменивались визитками: мол, когда будете в Риме, Париже, Нью-Йорке — заходите!

Мы танцевали. Как это было прекрасно! Я чувствовала себя королевой! Южная ночь. Я с Марио на шикарной террасе на берегу моря на Капри танцую романтический вальс или страстное танго. Он оказался великолепным партнером, а во время танцев нежно пожимал и целовал мне руки, нашептывая на ушко:

— О! Белла донна! О! Голубка!

Марио преподнес мне букет чайных роз.

Я, конечно, млела, но… Меня беспокоило то, что Глеб как-то подозрительно быстро захмелел. И к тому же одна «Эйфелева башня» — американская фотомодель с ногами, растущими от подмышек, — просто повисла на моем муже. Глеб почему-то не обращал на нее внимания, а ревновал меня к Марио, но совсем в другом смысле — пытался завладеть вниманием Марио, панибратски обнимал его, восклицая: «Ragazzo, парень что надо!», и заплетающимся языком твердил, что завтра непременно они подпишут контракт на проведение выставок скульптур Глеба в Милане, и в Риме, и в Венеции — ну, по всей Италии.

Глеб — всегда такой сдержанный в выражении чувств, а здесь его будто подменили!

У меня тоже порядком кружилась голова — должно быть, от выпитого шампанского и от дурманящего запаха свечей и цветов. Я отлучилась в туалет, умыла лицо холодной водой, а когда вернулась, то застала такую картину. Терраса, до этого переполненная шикарной публикой, опустела, полумрак — свечи погашены. Мой муж сидит за нашим столом в одиночестве с красным, как только что съеденные лобстеры, лицом. Рядом с ним, как три пингвина, — два дородных официанта и метрдотель. «Ах вот же они, горьковские гагары, — подумала я. — А где же Марио?»

И он, и его «родственники» исчезли.

В звенящей тишине, нарушаемой только усиливающимся шумом моря, угрожающе и отрывисто звучат слова:

— Платите, платите, синьор, немедленно. Или мы вызовем полицию!

Официант тычет жирным пальцем в счет перед носом мужа. Увидев меня, метрдотель с возгласом: «О, синьора!» кинулся ко мне и обрушил на меня все негодование на всех языках: «Diavolo! Caramba!» — это еще самые мягкие выражения.

Глеб от отчаяния и от хмеля впал в ступор — не может произнести ни слова, только таращит на всех удивленные, как у затравленного зверька, глаза.