В поисках Цацы (Часть 6)

А когда они сильно удалялись, Пеппино чувствовал это спиной и невольно останавливался. И тогда Вадим кричал:

— Нинон, не отставай!

Так он узнал, что у феи есть еще одно имя — Нинон, которое ей, по его мнению, ну совершенно не подходило.

Они пришли на дикий пляж. Мужчины надули матрацы. Муж феи, взяв маску и ласты, крикнул: «Пока!» — и был таков.

Нина огляделась. Бухту обступали причудливые силуэты гор, зеленели виноградные долины, голубело и искрилось море.

Пеппино, не отрывая взгляда от феи, сказал:

— Посмотри! Это

А когда они сильно удалялись, Пеппино чувствовал это спиной и невольно останавливался. И тогда Вадим кричал:

— Нинон, не отставай!

Так он узнал, что у феи есть еще одно имя — Нинон, которое ей, по его мнению, ну совершенно не подходило.

Они пришли на дикий пляж. Мужчины надули матрацы. Муж феи, взяв маску и ласты, крикнул: «Пока!» — и был таков.

Нина огляделась. Бухту обступали причудливые силуэты гор, зеленели виноградные долины, голубело и искрилось море.

Пеппино, не отрывая взгляда от феи, сказал:

— Посмотри! Это гора Лягушка.

— Чудно! Какая большая. Это скорее жаба, — ответила фея.

— Нет, гора — Лягушка, видишь, она будто замерла перед прыжком в море на зернистой гальке, а лапкой пытается поймать маленькую, как комарик, лодочку, в которой плывет контрабандист, — на ходу стал придумывать Пеппино. — Здесь столько всего интересного: Новый Свет, грот Шаляпина, Голицынская тропа, Зеленая бухта и даже в скале — завод шампанских вин, где делают «Новосветское» шампанское, — запинаясь от нахлынувшего волнения и пытаясь по привычке произвести впечатление, рассказывал ей торопливо Пеппино.

Он замолчал и вдруг услышал, как музыку, мерный шум набегающих волн, резкие крики чаек, детский и женский смех. Нина улеглась на матрац и стала загорать. Пеппино постоял в задумчивости, а потом присел рядом на корточки и стал любоваться своей феей. Как шел ей темно-синий купальник в редкий красный горошек и с красной каемочкой с бантиком на плавках и лифчике. Фигурка точеная, кожа нежная, со слабым золотисто-молочным подмосковным загаром. Пеппино смотрел на нее и чувствовал, что ничего в жизни прекраснее не видел. Вокруг его феи в солнечных лучах рождались дивные линии, создавая как бы образ идеальной женской фигуры. Он вдруг оробел и боялся болтовней ей наскучить. Его захлестнула волна нежности и умиления, захотелось о ней заботиться, как о младшей сестренке.

— Нина, — сказал он, — надо переворачиваться, а то обгоришь!

Пеппино в шутку медленно стал сыпать ей в ложбинку вдоль спины меленькие камушки пляжной гальки. Нина затаилась, помедлила, хотя он видел, что ей щекотно, и вдруг с возгласом:

— Купаться! — помчалась к морю.

Пеппино, замирая от восторга, смотрел, как фея, словно на крыльях, влетела в море, и на мгновение мельчайшие водяные капельки вокруг нее образовали радужное сияние. Он будто ощутил за спиной крылья, и с радостным возгласом:

— Нина, я тебя обгоню! — бросился в эту радугу к своей фее.

Они плавали наперегонки, весело дурачились в море, брызгались и резвились, и весь мир казался им удивительно прекрасным или уморительно комическим… И так целыми днями.

А вокруг на пляже наконец дорвавшийся до отпуска на море приезжий народ старался загореть как можно гуще под крымским солнцем, превращая свои тела из дебело-розовых или синюшно-белых в копченые окорочка, или в пересушенные шоколадные пряники, или сухарики.

Все постоянно что-то жевали: фрукты, овощи, домашние бутерброды с маслом, лузгали семечки.