В поисках Цацы (Часть 42)

Боря бодро занимал ее разговорами. А Марина смотрела на него и почти ничего не находила от прежнего Борьки.

Нет, ничего ужасного в нем не было, даже наоборот. Его можно назвать интересным, представительным, как говорится, мужчиной. Среднего роста, одет хорошо — с этакой элегантной небрежностью, хорошие манеры — все это бросилось в глаза. Но Марина отмечала еще и другое: начал полнеть, ссутулится, лицо одутловатое, наметился двойной подбородок, а взгляд какой-то неприятный мутно-тусклый при почти не сходившей с его лица радостной улыбке, предназначенной ей. Боря острил по поводу транспорта:

— И разве это мыслимо — каждый день

Боря бодро занимал ее разговорами. А Марина смотрела на него и почти ничего не находила от прежнего Борьки.

Нет, ничего ужасного в нем не было, даже наоборот. Его можно назвать интересным, представительным, как говорится, мужчиной. Среднего роста, одет хорошо — с этакой элегантной небрежностью, хорошие манеры — все это бросилось в глаза. Но Марина отмечала еще и другое: начал полнеть, ссутулится, лицо одутловатое, наметился двойной подбородок, а взгляд какой-то неприятный мутно-тусклый при почти не сходившей с его лица радостной улыбке, предназначенной ей. Боря острил по поводу транспорта:

— И разве это мыслимо — каждый день такие перегрузки испытывать хрупкому и нежному созданию?! Нет, творческие личности, к коим я смею относить себя, такой опасности своих боевых подруг не подвергают.

И все в таком же духе. Несколько раз он даже довольно сильно прижимался к Марине, как бы охраняя ее от напирающей толпы. Ей стало обидно и за себя и за прежнего Борьку Якубовского. А с этим ей уже не хотелось разговаривать. Они вышли из метро и подошли к очереди на автобус.

— Дальше меня не провожай, — сказала она.

— Дай мне свой телефон, — попросил он, доставая записную книжку.

Марина продиктовала свой номер телефона и для приличия спросила:

— А твой? Запиши на листочке. Я, кажется, книжку забыла, — соврала она. Звонить, конечно, она ему не собиралась.

— У меня нет телефона, я живу то здесь, то там у друзей. Квартиру оставил жене с сыном, — ответил он смущенно.

Затем Боря взял бережно руку Марины и театрально, но с чувством, поцеловал два раза в запястье и в ладошку.

— Я тебе обязательно позвоню и приглашу на премьеру моего друга, очень модного режиссера! — проговорил он каким-то неестественным патетическим тоном.

— До свидания, — сказала Марина и побежала штурмовать последний бастион на пути к дому. К остановке подъезжал ее автобус — не двойной, накренившийся, свистящий по асфальту лысой резиной.

А конкурентов оказаться в автобусе много, как всегда в это время, и Марине пришлось приложить бездну ловкости и силы (если можно говорить о силе при весе в пятьдесят килограммов), чтобы протиснуться в двери.

А там десять-пятнадцать минут мучений в сдавленном в лепешку состоянии и в невыносимой духоте — и ты почти дома. Пристроившись на задней площадке к поручню, напрягая спину и отталкиваясь руками от заднего стекла, наклоняя голову от нависающих над ней могучих локтей представителей сильного пола, которые, казалось, готовы были стереть в порошок ее своими каменными спинами, Марина представляла собой жалкое зрелище. Со стороны она напоминала сжавшегося в комочек зверька, который еще миг — и будет кусаться и царапаться. Но Марина об этом не думала, она ехала и предавалась воспоминаниям, как они с Борькой Якубовским сбежали в мае с уроков (он учился в десятом, она — в девятом классе) и пошли кататься в Измайлово на лодке. Парк начинался сразу за их школой, и к прудам вела лесная дорожка.

Небо упоительно голубое, от лодки пахнет плесенью и сыростью, скрипят уключины, на носу их портфели.