В поисках Цацы (Часть 37)

Цаца смотрит на подругу, слушает ее и отказывается верить…

В ярко подведенных черным карандашом глазах Даши светятся то ли пьяные, то ли злобные огоньки. Подруга говорит, что ей непонятно, ну почему это все мужики стараются ей, Цаце, услужить. То староста группы, когда она болела, лекции под копирку для нее записывал и лабораторки делал. То на летней практике на заводе в Чапаевске, когда Цаца, как принцесса на горошине, наотрез отказалась, как все, спать на раскладушке в общежитии завода, комсорг Бачурин где-то раздобыл для нее кровать.

Гуща уплетает со смаком мясо, пьет и рассказывает, что когда

Цаца смотрит на подругу, слушает ее и отказывается верить…

В ярко подведенных черным карандашом глазах Даши светятся то ли пьяные, то ли злобные огоньки. Подруга говорит, что ей непонятно, ну почему это все мужики стараются ей, Цаце, услужить. То староста группы, когда она болела, лекции под копирку для нее записывал и лабораторки делал. То на летней практике на заводе в Чапаевске, когда Цаца, как принцесса на горошине, наотрез отказалась, как все, спать на раскладушке в общежитии завода, комсорг Бачурин где-то раздобыл для нее кровать.

Гуща уплетает со смаком мясо, пьет и рассказывает, что когда Цаца «залетела», Вадим позвонил ей и гарным голосом попросил договориться об аборте. Знал, сукин сын, что она, Даша, не сможет ему ни в чем отказать! Что когда она делала аборт, ее никто не провожал, не утешал. Это, мол, ее проблемы! А Цацу надо поддержать, она у нас слабенькая, ее надо опекать. Что после аборта Цацы Даша его почти вернула, и вдруг узнает, что Вадим женился и лучшая подруга переехала к нему. Ну, это обидно! А ей в общаге живи! Даше он никогда не разрешал у себя оставаться.

— Тю-ю-ю, а помнишь, как ты плакалась мне, что разводятся родители?! Скажите, какое горе! А знаешь ли ты, что я вообще никогда своего отца не видела! Что мать у меня живет на вокзале, а работает проводницей и спит с милиционером? Что-о, из деликатности не спрашивала? Ну, интеллигентка вшивая. В этом вы с Вадимом похожи! Ну ничего! Я, как видишь, живу не тужу! Тоже нашла мужа. Он дипломат, сейчас в заграничной командировке. Шмотья навезет!

Даша засмеялась, но смех перешел в истерический плач. По набеленному лицу подруги текли черные слезы. Большие плечи ее затряслись, и она визгливо запричитала:

— О-о-ой, больше не могу! К че-е-ерту эту подлую жи-и-изнь!

Цаца как загипнотизированная смотрела в жующий рот подруги и не могла вымолвить ни слова.

В пустом зале ресторана — никого кроме них. Около пяти вечера. Ресторан уже надо закрывать на санитарный час, но повара и официанты наблюдают из-за портьеры выхода из кухни в зал и не решаются прервать разыгравшуюся на их глазах драму молодых женщин.

Цаца, как на автопилоте, поехала на Миусскую к тете Ветте, поздравила ее, помогла нарезать салаты и даже, чтобы не огорчать тетю, посидела немного с родственниками за праздничным столом.

Цаца приехала домой на Солянку, достала из буфета бутылку с коньяком и стала пить прямо из горлышка. Даже не пить, а вливать в себя эту ужасную обжигающую жидкость со слабым запахом спирта и раздавленных клопов.

Цаца решила немедленно отравиться насмерть.

Ее доконала последняя капля: одна из родственниц, лошадиноподобная Валька, вышла Цацу проводить к лифту и язвительно сказала:

— Что же ты не привела на тетин юбилей своего мужа? Наверное, нет у тебя никакого мужа! — и сделала злорадное лицо.

Да, нет! Нет ничего: ни подруги, ни мужа, ни любви, ни семьи, ни Аленки… ни самой Цацы. Есть только одно страдание, боль и стыд.