В поисках Цацы (Часть 36)

Подруга не без злорадства отметила, что Цаца одета, как говорится, скромненько, но со вкусом: старенькое, красненькое, аккуратненькое приталенное пальтишко оторочено куцым белым искусственны мехом а-ля Снегурочка, на ногах тоже старые, но начищенные, не модные черные сапоги с каблуками «копыто». Но кокетливо надетый набок огромный вязаный черный берет с бантом в сочетании с темно-русыми вьющимися волосами и большими, будто испуганными глазами придавал облику Цацы совсем не жалкий, а наивный и трогательный вид. Даше она чем-то напомнила пажа из спектакля «Золушка», который она видела в детстве.

Гуща предложила отметить встречу сейчас же, не откладывая. Она схватила Цацу за руку,

Подруга не без злорадства отметила, что Цаца одета, как говорится, скромненько, но со вкусом: старенькое, красненькое, аккуратненькое приталенное пальтишко оторочено куцым белым искусственны мехом а-ля Снегурочка, на ногах тоже старые, но начищенные, не модные черные сапоги с каблуками «копыто». Но кокетливо надетый набок огромный вязаный черный берет с бантом в сочетании с темно-русыми вьющимися волосами и большими, будто испуганными глазами придавал облику Цацы совсем не жалкий, а наивный и трогательный вид. Даше она чем-то напомнила пажа из спектакля «Золушка», который она видела в детстве.

Гуща предложила отметить встречу сейчас же, не откладывая. Она схватила Цацу за руку, и через пять минут они оказались в зале ресторана «София». Даша уверенно подозвала официантку и заказала им по сто граммов водки и порцию на двоих барашка в кляре.

Цаца чувствовала себя скованно в незнакомой обстановке. Она огляделась: вдоль высокого витража с видом на улицу Горького выстроились в два ряда светлые полированные столики с цветными салфетками, официанты — в нарядных красно-белых национальных болгарских костюмах, спокойная взрослая публика поглощает свои комплексные обеды за один рубль двадцать копеек. Из динамика неназойливо звучит национальная болгарская музыка.

Даша, вальяжно откинувшись в кресле, курит Marlboro, пуская колечки дыма. Большое, круглое лицо ее светится, как всегда, добротой. Даша привычным жестом, поглаживая Цацу по руке, вздыхая и покачивая головой, говорит, что, наверное, жизнь еще Цацу не достала, если она все еще и ни курит, и ни пьет, как все. Но за дружбу-то надо выпить! Такой случай! Что она ее, дурочку, очень любит и хочет все-таки кое-что рассказать…

Они выпили — и опять, как тогда в общежитии, у Цацы все поплыло в глазах: официантка со скворчащей горячей сковородкой, Даша, проворно хватающая сочное баранье ребрышко. Она обгладывает его и, обсасывая косточку, причмокивает, и говорит, говорит… Что она Вадима знает давно, еще до того, как они с Ниной встретились у репетитора Марка Яковлевича, тоже, как оказалось, приятель Вадима. Когда Даша приехала в Москву, у нее с Вадимом почти год была любовь. Но он, как говорится, поматросил и бросил, но не совсем: они изредка встречались…

Но теперь Даша просит у Цацы прощения, говорит, что дрянь она подлая! Что это она ее, Цацу, с Вадимом познакомила, и в Химках он появился неслучайно. Даша тогда злилась, что он ее бросил, и в сердцах, нечаянно, просто чтобы досадить, рассказала ему, что у нее есть подруга — чистое нежное создание. Раззадорила Вадима, что ему такая целочка никогда не обломится. Кишка тонка! Тогда Вадим ответил, что он сможет уговорить любую. Поспорили. Условились, что Даша устроит им «неожиданную» встречу. Но когда ее, Цацу, увидел, сам и втюрился! Что ей, Даше непонятно, чем это Цаца его взяла.

— Посмотрела бы ты на себя! Кожа да кости! На ридной Украйне, где я в детстве жила у родных, про таких говорят: «Шо это за дивчина така? Малэнька — худэнька!» — И Даша кривляется: втягивает щеки и закатывает глаза.