В поисках Цацы (Часть 32)

Буквально любое изречение мужа она воспринимает как гениальное. С ней ему не надо быть все время в форме. Нет необходимости завоевывать ее.

Вадим любил Нинон. Уже то, что он женился на ней, говорило о его благородстве.

Месяца через три семейной жизни Вадим совершенно привык к тому, что Цаца его встречает с преданностью котенка, раскрыв свои наивные глазищи в ожидании, что он изречет что-то умное, а на столе его ждет заботливо приготовленный ужин. Вадим заметил, что она стала почему-то частенько надувать свои, как у Брижит Бардо, губки и жалобно о чем-то говорить. О чем? Верно,

Буквально любое изречение мужа она воспринимает как гениальное. С ней ему не надо быть все время в форме. Нет необходимости завоевывать ее.

Вадим любил Нинон. Уже то, что он женился на ней, говорило о его благородстве.

Месяца через три семейной жизни Вадим совершенно привык к тому, что Цаца его встречает с преданностью котенка, раскрыв свои наивные глазищи в ожидании, что он изречет что-то умное, а на столе его ждет заботливо приготовленный ужин. Вадим заметил, что она стала почему-то частенько надувать свои, как у Брижит Бардо, губки и жалобно о чем-то говорить. О чем? Верно, о глупостях. Он и не подозревал, что ей чего-то может не хватать. Чего? А кто этих женщин разберет!

Иногда Вадим выводил жену в кино и даже в театр. Правда, брать ее в гости к своим друзьям после нескольких неудачных попыток он перестал.

Цаца совершенно не вписывалась в его круг интеллигентных и состоявшихся почти сорокалетних друзей. Она не была в состоянии поддержать ни один разговор. Жена в гостях или молчала, надувшись, сидя в дальнем углу, или, что еще хуже, несла несусветную чушь, и Вадиму становилось стыдно.

Однажды друг Стас Туркин шумно отмечал у себя в квартире защиту кандидатской диссертации. Конечно, Вадим привел свою молодую жену. И во время разговора о литературе Цаца на реплику одного из гостей, что «Тошнота» Сартра — гениальный роман, сказала:

— Да, в Саратове моя крестная чуть не отравилась грибами. Ее чуть до смерти не затошнило.

Повисла неловкая пауза. А после того, как одна дама высказалась о «Степном волке» Гессе, Цаца тоненьким голоском поведала всем:

— Когда я была совсем маленькая и мы жили на даче, к нам на участок приходил волк. Я даже видела его когтистые огромные следы около дома!

Все рассмеялись. В ответ Серый, тот самый, из-за которого сестра Вадима Полина оказалась в сумасшедшем доме, сюсюкая и нагло глядя на Вадима, сказал:

— Ути-пуси, какие мы теперь стали взрослые, даже серого волка не боимся. Не пора ли и мне удочерить какую-нибудь Мальвину?!

А бывшая пассия Вадима рыжая циничная Жанна, небрежно покачивая сигаретой, изрекла:

— Тебе, Вадичек, не дают покоя лавры доктора Хиггинса! И до Набокова ты, поверь, не дотягиваешь!

Когда выпал снег, Вадим, заядлый горнолыжник, стал проводить все воскресенья с друзьями на склонах в Крылатском. Цаца скучала без него, обижалась и один раз уговорила взять ее с собой. Как же нелепо и смешно выглядела его Нинон на допотопных деревянных лыжах и в розовом мохеровом берете с бантиком! Пришлось ее увести на дальний склон, чтобы не позориться.

А Цаца этот эпизод вспоминала совсем по-другому. «Какая у Вадима дорогая экипировка — потрясающе красивый ярко-синий костюм, а лыжи! Он привел меня на горку для начинающих, а на снегу написал лыжной палкой: “Нинон + Вадим = Любовь”. Крикнул: “Жди меня здесь!”, развернулся, и ловко, как чемпион мира по слалому, заскользил вниз, взметая снег будто в ритме танца».

После катания в Крылатском друзья потом долго над ним подшучивали.