В поисках Цацы (Часть 28)

Следующая б… — заходи!», и выталкивает Нинино тело в коридор, где стоят очередные жертвы.

Душа и тело ее разделились: тело ее, превратившись в какой-то предмет, движется на конвейере неумолимо прямо в ад, а душа Цацы откуда-то сверху с потолка наблюдает, что происходит с телом. Оно лежит, распластанное, на гинекологическом кресле, а толстый усатый врач, как палач, терзает его и потрошит, почти вживую, и похотливым голосом приговаривает:

— Ну вот еще, на вас, б… наркоз расходовать! Не барыни, потерпите! Будешь, будешь еще давать мужичкам! Вот бабы, ну просто кошки!

Боль становится невыносимой, и

Следующая б… — заходи!», и выталкивает Нинино тело в коридор, где стоят очередные жертвы.

Душа и тело ее разделились: тело ее, превратившись в какой-то предмет, движется на конвейере неумолимо прямо в ад, а душа Цацы откуда-то сверху с потолка наблюдает, что происходит с телом. Оно лежит, распластанное, на гинекологическом кресле, а толстый усатый врач, как палач, терзает его и потрошит, почти вживую, и похотливым голосом приговаривает:

— Ну вот еще, на вас, б… наркоз расходовать! Не барыни, потерпите! Будешь, будешь еще давать мужичкам! Вот бабы, ну просто кошки!

Боль становится невыносимой, и Цаца вгрызается зубами в запястье своей правой руки и чуть не ломает зуб, натыкаясь на золотое обручальное кольцо, которое ей утром подарил Вадим.

— Они убивают мою Аленку! — слышит Цаца свой истошный крик и теряет сознание.

Резкий запах нашатыря и команда «На каталку, живо!» возвращают ее в реальность.

Через два дня Цаца уже сдавала зачеты в институте. Потом она простудилась, перенесла болезнь на ногах и приобрела хроническое заболевание придатков на всю оставшуюся жизнь.

Цаца с Вадимом скромно расписались в районном ЗАГСе. Свидетелями были его друзья супруги Туркины. Дашу Цаца не пригласила. Отмечали это событие вчетвером в модном кафе «Метелица» на новом Арбате.

Цаца чувствовала себя так нелепо среди этих взрослых людей в кружевном выпускном платьице с куцей фатой, которую она сама себе накануне купила. Новоявленная невеста за столом от стеснения выпила много шампанского, а потом две рюмки водки, от чего сначала ей все казалось ужасно смешным, а потом враждебным. Особенно длинные носы гостей и Вадима. Эти Туркины, как пара породистых, ухоженных гончих на выставке собак, одну из которых уже наградили медалью (на груди на цепочке висели часы-кулон), неодобрительно раздували ноздри длинных носов. Цаца, указывая на Вадима тоненьким пальчиком, выкрикивала:

— Ты Буратино! Буратино! Я знала семейство Буратино! Где мой Пьеро? — Она вскочила на стул, вытягивая высоко вверх тоненькую ручку с зажатой в кулачке салфеткой и изображая девочку с конфетной обертки, и крикнула Туркиным: «А ну-ка отними!», и залилась нервным смехом, переходящим в слезы. Вадим пытался ее усадить. Она ловко вырвалась и, будто испугавшись чего-то, побежала к эстраде, подражая кукле, размахивала руками, будто их дергают за ниточки, и отрывисто декламировала нараспев тоненьким голоском какую-то явную чепуху:

— Я Мальви-и-ина! Мальви-и-ина! Мои голубые, шелковые волосы обрил Карабас Бараба-а-ас! Я в речке утопилась! Но меня Тортилла спасла!

Цаца ничего не замечала: ни недоуменных взглядов посетителей ресторана, ни озабоченного, потемневшего лица мужа, ни растерянных и красных от алкоголя и неловкости за друга Туркиных, которые только и ждали, когда можно ретироваться. Затем вдруг у нее внезапно сильно заболела голова, ее стошнило в туалете, и Вадим отвез ее домой на Солянку.

Их семейная жизнь теперь уже в законном браке продолжилась, как и раньше.