В поисках Цацы (Часть 12)

Вадим подумал, что Нина в этой позе похожа на гитару. Когда же сквозь проявитель он увидел ее лицо, то даже залюбовался: правильный нежный овал лица, точеный носик, удивительный разрез огромных глаз, выражающих мечтательность и покорность одновременно. Вадиму вдруг остро хотелось ее увидеть и… дотронуться руками до хрупкого плечика, шеи, ложбинки на спине…

Он начал названивать по телефону Цаце по нескольку раз в день, а вечерами она чуть ли не засыпала с трубкой, загипнотизированная его нежным бархатным голосом. Цаца забывала положить трубку на рычаг, чем приводила в ярость соседей Клюевых с четвертого этажа, которые барабанили в остервенении по

Вадим подумал, что Нина в этой позе похожа на гитару. Когда же сквозь проявитель он увидел ее лицо, то даже залюбовался: правильный нежный овал лица, точеный носик, удивительный разрез огромных глаз, выражающих мечтательность и покорность одновременно. Вадиму вдруг остро хотелось ее увидеть и… дотронуться руками до хрупкого плечика, шеи, ложбинки на спине…

Он начал названивать по телефону Цаце по нескольку раз в день, а вечерами она чуть ли не засыпала с трубкой, загипнотизированная его нежным бархатным голосом. Цаца забывала положить трубку на рычаг, чем приводила в ярость соседей Клюевых с четвертого этажа, которые барабанили в остервенении по батареям. Телефон-то был спаренный — один номер на две квартиры. Спаренные Клюевы зверели!

Нина к приходу гостей тщательно вымыла квартиру, испекла пирог из дачных яблок и принарядила себя и Мусю. Она наконец дошила по выкройке привозного журнала Burda Moden два шерстяных платья в красно-голубую шотландку и украсила их кокетливыми атласными бантами; себе голубой, а Мусе красный. «Получилось очень нарядно!» — радовались сестры, кружась перед зеркалом.

Вадим появился на пороге вовремя. В модном светло-коричневом замшевом пиджаке и такого же цвета ботинках, рубашка пастельного кремового цвета оттеняла бархат его темных волос и карих глаз. Нине он показался верхом элегантности и вкуса.

Вадим в восхищении оглядел сестричек в одинаковых клетчатых платьицах и в белых чулочках, похожих на двух прелестных кукол, — маленькая — как уменьшенная копия большой. Гость под радостные возгласы сестер выложил на стол из замечательного портфеля матовой темно-коричневой кожи с медными уголками много всякой всячины: и высокую бутылку венгерского токайского, и коробку зефира в шоколаде, и российский сыр (другого-то не было), и любительскую колбаску, и, проявив внимательность, для Муси шоколадку «Аленка».

Не успел он войти, как в дверях появилась Даша — с боевым раскрасом на лице, веселая, шумная, нарядная, надушенная. Из-за спины робко показался Петя в красном свитере, облегающем его ладный спортивный торс.

Пока дамы возились на кухне, мужчины в гостиной устроились в низких креслах за круглым журнальным столиком: Петя листал старый журнал «Америка», а Вадим разглядывал фото в старинном семейном альбоме. Муся то крутилась юлой, то забиралась к нему на колени, чтобы удобней было отвечать на вопросы Вадима: «А это кто? Неужели Нина?» Из приемника по «Маяку» звучала задушевная песня Пахмутовой «Нежность». «Как хорошо!» — подумал Вадим.

В этом доме ощущается какой-то неуловимый старомосковский дух. Вадиму вдруг вспомнилось подмосковное Кратово, где он гостил в детстве у дяди. В просторном доме под соснами за большой стол ежедневно садились обедать не меньше десяти, а в воскресенье — и больше двадцати человек: хозяин дома Григорий Борисович, ясноглазый и улыбчивый, автор знаменитого учебника арифметики; его величественная теща, вдова полковника НКВД, сгинувшего на Лубянке в 1937 году; две тетки Зоря и Влада — «старые большевички» в крепдешиновых платьях с плечиками, преподававшие курс истории ВКП(б); их мужья: один — веселый профессор химии, другой полковник-фронтовик дядя Миша, наигрывавший на слух на стареньком пианино песню «Где эта улица? Где этот дом? Где эта барышня, что я влюблен?».