В поисках Цацы (Часть 119)

Масло, видимо, хорошее, светлое, без осадка, в красивой бутылке, импортное. Но сто рублей! Обхожу все магазины в округе. Одни на ремонте, другие закрыты, а в тех, что открыты, масла нет.

Куплю за сто рублей. Села на лавочке в саду «Аквариум» отдохнуть, отсчитала сто рублей. Иду покупать у злодеев-спекулянтов масло.

Жарко. Вдруг откуда-то холодом подуло. Это, оказывается, дверь в кассы зала Чайковского открыта. Рай. Прохлада. Висят на стенах афиши концертов по абонементам на следующий сезон.

Выбрала абонемент в Большой зал консерватории, в котором играет Игорь Ойстрах с разными оркестрами. Четыре концерта.

Подхожу

Масло, видимо, хорошее, светлое, без осадка, в красивой бутылке, импортное. Но сто рублей! Обхожу все магазины в округе. Одни на ремонте, другие закрыты, а в тех, что открыты, масла нет.

Куплю за сто рублей. Села на лавочке в саду «Аквариум» отдохнуть, отсчитала сто рублей. Иду покупать у злодеев-спекулянтов масло.

Жарко. Вдруг откуда-то холодом подуло. Это, оказывается, дверь в кассы зала Чайковского открыта. Рай. Прохлада. Висят на стенах афиши концертов по абонементам на следующий сезон.

Выбрала абонемент в Большой зал консерватории, в котором играет Игорь Ойстрах с разными оркестрами. Четыре концерта.

Подхожу к кассе, прошу два абонемента. Спрашиваю:

— Сколько с меня?

А кассирша отвечает:

— Девятнадцать рублей двадцать копеек.

Нет, это надо же? Абонемент в консерваторию стоит девять рублей шестьдесят копеек.

Постное масло за сто рублей, а искусство? Оно у нас даром.

Вот кто патриоты в России, оказывается, — музыканты, а Игорь Ойстрах в особенности.

Хлеб насущный

Автобусная остановка. Разноцветная толпа людей, человек двадцать, с надеждой смотрит в сторону, откуда должен появиться автобус. Толпа увеличивается, а автобуса все нет.

Вот мужчина с дипломатом не выдерживает долгого ожидания и выходит на проезжую часть с поднятой рукой, но безуспешно: машины равнодушно проносятся мимо, обдавая всех грязью из-под колес. Время идет.

Вдруг толпа зашевелилась и кинулась к краю тротуара. Это вдали показался желтый силуэт. Когда он приблизился к светофору перед остановкой, все с сожалением увидели, что автобус не двойной, а обычный, и уже набит людьми. Часть поджидающих, самые слабые, стали выходить из толпы, сообразив, что бесполезно давиться. Груженый автобус, накренившись набок, тяжело и как бы нехотя тормозит у остановки.

Люди, чуть не кидаясь под колеса, стараются оказаться у вожделенных дверей. И вот автобус остановился. И каждый оценивает свой шанс по тому, как далеко он находится от дверей.

Двери медленно открываются, оттуда с трудом вываливаются три человека. Но они не могут выйти: обезумевшие люди, пытаясь влезть на ступеньку, толкают их, и они кружатся в толпе в метре от дверей, не в силах прорваться дальше. А самые удачливые и ловкие из оказавшихся около входа, толкаясь и цепляясь за железный поручень, пытаются влезть хотя бы на последнюю ступеньку. Потому что дальше некуда — стена людей, или двери захлопнутся, или, что чаще всего, тебя подтолкнут следующие — и их мощные усилия пихнут тебя дальше.

Все — двери захлопнулись, едем. Ура! Но теперь необходимо попытаться поставить обе ноги на пол и выпрямиться, что в такой давке очень трудно. Самое неприятное — это когда некуда деть голову, так как ей мешают руки людей, держащиеся за верхние поручни.

Слышна перебранка пассажиров:

— Не давите так — здесь ребенок!

— Уберите тележку!

— Куда я ее уберу?

— В такси надо ездить!

На светофоре разогнавшийся автобус резко тормозит, и все пассажиры, успевшие занять удобные для тела места, если вообще применимо это слово к такой душегубке, вдруг летят, утрамбовывая друг друга: держаться не за что, да и бессмысленно.