Тридцать вторая часть (Рашен Баб)

Забрали все запасы продуктов и боеприпасов, оставили на столе пустые банки из-под тушенки и сгущенного молока, сожгли все дрова, а топоры украли. Раньше такое было невозможным. Не писанный таежный закон обязывал думать о человеке, который в зимовье мог рассчитывать на уют и спасение, если он болен, ранен зверем. Ему надо только открыть дверцу печурки, а там уже приготовлены дрова, стоит лишь поднести спичку и огонь вспыхнет, пойдет тепло, оживет чайник…

Вот и Валентина представляла встречу вроде нарастания тепла между нею и соотечественниками, поскольку надоело быть экспонатом, чуть ли не животиной, на которую все бегают смотреть, о которой любят

Забрали все запасы продуктов и боеприпасов, оставили на столе пустые банки из-под тушенки и сгущенного молока, сожгли все дрова, а топоры украли. Раньше такое было невозможным. Не писанный таежный закон обязывал думать о человеке, который в зимовье мог рассчитывать на уют и спасение, если он болен, ранен зверем. Ему надо только открыть дверцу печурки, а там уже приготовлены дрова, стоит лишь поднести спичку и огонь вспыхнет, пойдет тепло, оживет чайник…

Вот и Валентина представляла встречу вроде нарастания тепла между нею и соотечественниками, поскольку надоело быть экспонатом, чуть ли не животиной, на которую все бегают смотреть, о которой любят читать-смотреть-слушать, распространять всевозможные глупости, вроде той, что она – коварный план русских варваров, пожелавших вновь завоевать мир. Немало было и таких, у кого после накачивания подозрений по поводу планов русских, возникало желание нагадить ей любым способом. Служба безопасности у Фрица не зря получала заработную плату – однажды они даже задержали арбалетчика, который ненавидел Россию и намеревался пустить стрелы в глаза Валентины. Удалось скрыть от прессы факт подготовки покушения, иначе у русофоба нашлись бы последователи.

Ее перевели на бывший военный аэродром, рядом с ангаром стали возводить для нее что-то вроде гигантской табуретки высотой двадцать метров. К этому времени рост Валентины превышал семьдесят метров, так что табуретка для нее на стадии изготовления была маленькой скамеечкой. Сооружение тут же острословы окрестили Пьедесталом Бабы. Вначале бульдозер насыпал холм, потом за дело взялся экскаватор. Холм окружили срубом из толстенных брусьев. К срубу привинчивали болтами двутавровые балки, сваривали их электросваркой.

Валентина подходила к пьедесталу, строители попросили ее утрамбовать землю внутри сруба. Она поставила туда свою ножку, надавила и сооружение затрещало, но развалиться не успело, поскольку на нее заорал матом какой-то мужик, судя по всему, прораб.

— Это временный стул, тебе сделаем из железобетона и с мягким верхом, чтобы не застудилась! – кричал прораб, как бы извиняясь за грубость.

— Спасибо, буду ждать, — улыбнулась Валентина и пошла к ангару.

И услышала вдогонку:

— Ребята, да вы взгляните на ее попку! Не выдержит такую Пьедестал!

— Попка что надо, аппетитная. Только большеватенькая, целая жопка размером с районный дом культуры, — под смех товарищей высказал свое мнение кто-то.

Валентина обернулась и пригрозила охальникам пальцем, что вновь вызвало взрыв хохота.

Солнце стремилось скрыться за грядой гор, видневшихся на горизонте и окутанными дымкой, и сразу похолодало. Здешняя красота, ласковое море и степной простор, перестали радовать Валентину. Пока еще нагретый над горами и степью воздух нес к морю остатки тепла, но впереди была сентябрьская ночь, где-то за горами угрожающе погромыхивала, быть может, последняя в году гроза.

Валентина была в том, в чем сошла с танкера в море – всесильная санитарная начальница Татьяна Степанова поместила в карантин продукты и весь ее скарб.