Сто тридцать вторая часть

Вот так: ой, ой, Ромочка, ой, ОЙ-ОЙ-ОЙ!

   В зале смех, переходящий не в овацию, а в хохот. Защита вся покраснела, наверняка, для нее самой подобные возгласы не более чем теория. Хотя кто знает, во всяком случае она просит пригласить в зал Таньку, вторую свидетельницу. Результат тот же — хохот, только на этот раз с аплодисментами в адрес веснушек и торчащих пучков волос. Защита просит суд, учитывая возраст свидетельниц, считать воспроизведенные здесь крики отнюдь не призывами о помощи, а естественными физиологическими выкриками женщины в определенной ситуации. Высокий суд в лице председателя почему-то одновременно вспомнил ордер на квартиру

Вот так: ой, ой, Ромочка, ой, ОЙ-ОЙ-ОЙ!

   В зале смех, переходящий не в овацию, а в хохот. Защита вся покраснела, наверняка, для нее самой подобные возгласы не более чем теория. Хотя кто знает, во всяком случае она просит пригласить в зал Таньку, вторую свидетельницу. Результат тот же — хохот, только на этот раз с аплодисментами в адрес веснушек и торчащих пучков волос. Защита просит суд, учитывая возраст свидетельниц, считать воспроизведенные здесь крики отнюдь не призывами о помощи, а естественными физиологическими выкриками женщины в определенной ситуации. Высокий суд в лице председателя почему-то одновременно вспомнил ордер на квартиру и анекдот про “тады ой”, который наверняка заседателю справа известен, а слева, у пай-девочки, заполыхал румянец возле ушка. Эпизод и ордер летели к чертовой матери.

   Тот, Кого Здесь Называли Прокурором услышал вопрос, обращенный к нему: не пора ли послушать обвинение? Судья мотнул головой, пригладил рассыпающиеся волосы и вновь взглянул в его сторону, ожидая какой-либо реакции. Представителю обвинения меньше всего хотелось сейчас высовываться: да, он подписал обвинительное заключение, однако ситуация сейчас резко изменилась. Утром она была совершенно иной. Балетно-бульдозерная производственно-художественная композиция из правоохранительного цикла «Бой нетрудовым доходам!» без всяких осложнений началась на центральной площади и начальник уезда с гостем, с академиком науки и писателем художественной литературы улетел на загородную дачу похлестаться веничком. Уважение гостю, да еще такому знаменитому, надо было оказать. Ничего противозаконного, более того, долг гостеприимства.

   О затее штаба и его начальника лендлорда товарища Ширепшенкина по массовому истреблению теплиц и парников начальник уезда, как выяснилось, и не догадывался. Он узнал об этом лишь тогда, когда из губернии последовало строжайшее указание «прекратить без ограничений». Правда, товарищу Грыбовику строжайшее указание поступило на два часа позже, и он совсем не так, как товарищ Ширепшенкин, его понял. Лендлорд не вчитался в смысл строжайшего указания, подумал, что выращивание овощей в закрытом грунте следует прекратить, а теплицы и парники следует разрушать без ограничений. Тогда как смысл строжайшего указания был совершенно противоположным: разрушение теплиц и парников немедленно прекратить, населению разрешается выращивать овощи в закрытом грунте без ограничений. Печально, однако факт.

   Произошло девять драк с владельцами, причем в момент  разрушения совхозных теплиц в Больших Синяках офицер милиции задержал опаснейшего рецидивиста, а местные активисты во главе с каким-то сержантом-придурком ничего лучшего не могли придумать, как до полусмерти излупить столичного милиционера. Сержанту, видите ли, он показался подозрительным! Кошмар!..

   Высокий суд знает, какое значение имеют у нас нынче общественные организации и институты, вообще общественность. Было бы правильным вначале предоставить слово общественному обвинению в лице всеми нами уважаемой Музы Климовны Ширепшенкиной. А уж потом, после дамы…

   Она сама рвалась в бой, зачем же препятствовать… Получалось, что не исключалось: придется возбуждать уголовное дело против лендлорда Ширепшенкина за организацию погрома личных индивидуальных хозяйств граждан Шарашенска и совхозной теплицы здесь, в Больших Синяках. Из губернской прокуратуры приятели дали знать, что начальство в ярости, вообще считают, что тревогу поднял бывший пэр по пропаганде Владимир Николаевич Хванчкара, который все учился да по командировкам катался, пока не вырос в большого московского начальника. Позвонили ему о празднике, а он — губернатору. Теперь самого Декрета Висусальевича слушать слушай, а сам, время такое, все на ус мотай и вокруг оглядывайся, кожей ощущай, откуда и куда сильнее дует — попрут за милую душу.

   Лучше посмотреть на, увы, бывшую вторую даму уезду. Она еще не считает себя таковой: стать, что ни шаг, то вес и значение, что плечи, что ниже, прическа-хала на голове, строгий римский профиль, властный постанов головы, почти никакой косметики по нравственно-педагогическим  обстоятельствам, но пальцы усыпаны кольцами-перстнями — слаб все-таки человек, ох, слаб!

   — От имени педагогического коллектива и общественных организаций, которые мне поручили здесь выступить в качестве общественного обвинителя…

   Конечно, перестройка на нее обидится, если она ее не упомянет. И гласность, и демократизация, и ускорение. Свободу действительно кто-то понимает, как вседозволенность. А это оборачивается нигилизмом, пренебрежением нормами поведения, что ведет к преступности, развращению и  растлению, как в нашем случае и несовершеннолетних. Похвалила обвиняемого, не иначе, чтоб оттенить его преступление. Хотели даже воспитывать на его примере подрастающее поколение, а он не откликнулся ни разу на приглашение придти в школу и рассказать о своем боевом пути. Мне рассказывать нечего, пусть за меня расскажут те, кто меня туда послал. Действительно, а что ему рассказывать? Он был в Афганистане без году неделя…