Сто сорок пятая часть

— Как успехи? — насмешливо спросил хозяин, бесцеремонно распахивая дверь в ванную.

   — А-а!.. — заорал Степка, швырнул на пол грушу, затем бутылку, но странно — они вроде бы полетели по назначению, однако перед самым полом совершенно пропадали куда-то.

   Хозяин захохотал и, заложив руки в карманы, побрел на кухню. И только теперь Степка приметил у него странные каблуки, не целые, а разделенные на копыта, покрытые сверху жесткой и черной, как у вепря, щетиной. К тому же, у хозяина имелся и развесистый хвостяра со свалявшейся темно-рыжей кистью на конце. «Еще не пил, а черти уже

   — Как успехи? — насмешливо спросил хозяин, бесцеремонно распахивая дверь в ванную.

   — А-а!.. — заорал Степка, швырнул на пол грушу, затем бутылку, но странно — они вроде бы полетели по назначению, однако перед самым полом совершенно пропадали куда-то.

   Хозяин захохотал и, заложив руки в карманы, побрел на кухню. И только теперь Степка приметил у него странные каблуки, не целые, а разделенные на копыта, покрытые сверху жесткой и черной, как у вепря, щетиной. К тому же, у хозяина имелся и развесистый хвостяра со свалявшейся темно-рыжей кистью на конце. «Еще не пил, а черти уже явились? В магазинах — шаром покати, а черти разгуливают по московским квартирам? Тьфу, наваждение», — еще больше расстроился Степка Лапшин и безвольно поплелся за хозяином.

   — Так я про необходимость, — продолжал хозяин, все еще лыбясь. — Экологически чистый человек — это же мечта прогресса!

   — Так кто я — призрак или мечта, а? — Степка от нервного стресса даже захныкал. — Слушай, Романыч, если выпить нельзя, так давай хоть паровоз раскочегарим! А? — он просительно наклонил голову набок. — И — мы поедим, мы помчимся на оленях утром ранним, мы ворвемся прямо в светлую за-а-арю-ю!

   Степка завыл, заплясал, изображая что-то среднее между шоферским поддадэ и шаманским заполярным тустепом. Но что ему еще оставалось делать, человеку без основных потребностей? Он хотел заплакать, однако слезы не шли, и тут же хозяин обратил на это его внимание. Слезы не идут, потому что жидкости в организме нет, паровоз топить нечем, потому как шахтеры бастуют, а на осине одной никто в мире еще паровозы не гонял. Да и той уже нету, так что в связи с необязательностью поставщиков придется монтировать ядерную топку на быстрых нейтронах, пару будет навалом — вот тогда мы поедем, мы помчимся…

   — Романыч, не издевайся. Может, мне того… колоться? — простонал Степка, но, увидев испепеляющий блеск в глазах собеседника, извиняющимся тоном добавил. — Ведь поддавать-то как-то надо… Наркоманом как стать, а? Заявление участковому, Триконю, пускай на учет ставит и к аптеке прикрепляет?

   — У-у, — не выдержал и Лукавый, который скрывался под обличьем гр. Коновицына. Настоящий Коновицын ни слухом, ни духом не ведал об этой встрече, и в настоящее время по случаю того, что достал импортные масляные краски, подновлял на тендере паровоза квартет портретов классиков марксизма-ленинизма. И занят был размышлением о том, каким цветом накрасить ему паровозный свисток, подразумевая под ним гласность как таковую. Так какого цвета гласность?

   В «Бес-кудниковской коммуне» упрямство клиента и приверженность его к собственному образу жизни были вызывающими. И тогда нечистый вспомнил о «духовной» пище и метнул перед Степкой телевизор с любимым его Чумаком на экране. И что же? Степка подергал подбородком в сторону экрана и спросил Лукавого: слышь, а там сейчас случайно футбола нету?

   Да на тебе футбол, подавись! И тут же на экране забегали двадцать два мужика, не считая судьи.

   — «Спартак» киевское «Динамо» причесывает, Коновицын! Ура-а! Черенков, Черенков, давай, давай! Бей, твою мать! Го-о-ол! Го-о-ол! — орал  Степка на всю мощь своего нового говорильника, громил на радостях мебель кулаками, и Лукавый сбросил ему громкость раз в пять, потому что у него в ушах что-то зачесалось и зазудило.

    Прикомандировать ему малюсенького чертика для постоянного удовлетворения желаний? Потрет правой рукой левое плечо, а чертик — прыг ему на ладонь, чего изволите? «Водяры стаканяру впрысни в становую жилу!» «Бабца с конкурсу, чтоб ноги с под ушей!» «Ташши партнеров козла забивать!» Живо представил Лукавый эти картинки и приуныл. И пьянка, и развратец, и примитивные, мелкие грешки и увлечения тоже проходят по ведомству нечистой силы, но ему хотелось крупного успеха, как Аэроплан Леонидович Около-Бричко, но нет, тут ничегошеньки не получалось — неподатливый гегемон, неспособный на большие дела, невероятно приверженный своим примитивным желаниям и потребностям. А по проекту-то человек без потребностей… Пронюхает Костлявая, когда одного клиента недосчитается, об этом эксперименте, а уж о Кощее Бессмертном и говорить нечего — сплетет ему Кощеюшка лапти, ох сплетет, ведь каждая ошибка — ему лыко…

   — Беланов! Беланов, сволочь, мать-перемать, чтоб у тебя ноги отсохли. Судью на мыло, по талонам! По талонам — на мыло-о-о! — неистовствовал Степка Лапшин.

   Лукавый резко повернулся к нему, скрестил руки (как на электрической опоре, когда хотят предупредить: «Не влезай! Убьет!») и пустил из зрачков в спину несчастного гегемона парочку синих лучей. Там, где сидел Степка, полыхнуло, заскворчало, повалили клубы дыма. Из него вышел Великий Дедка Московского Посада в форме № 1, то есть в обличье старого облезлого хрыча и проскрипел:

   — Не договаривались так, ваше высокосатанинство. Попользовались и фу! — нету? Испепелить хама запиенса и вся недолга? Нет уж, я его вперед по шпалам, вперед по шпалам по окружной домой направил.

   Глава сорок девятая

   К сожалению, публикатор не может больше возвращаться к теме любви.