Сороковая часть

— О-о, мистер Эбаут-Брич! — воскликнул американец, выскочил из машины и, потряхивая руку Аэроплану Леонидовичу, выжимал из своей мимики огромную радость.

   «Эбаут-Брич» — эта придумка принадлежала мистеру Гринспену, так как английское «about» и означало «около». Вторая часть фамилии русского писателя напоминала мистеру Гринспену английское «breach»”, в переводе — пролом, брешь, дыра, разрыв и нарушение. «Эбаут-Брич» — именно такой многозначительный псевдоним предлагал Аэроплану Леонидовичу для публикации его произведений на Западе. Да, такое предложение было, и поступило оно, когда рядовой генералиссимус пера возвращался нагруженный тяжелыми думами после очередной встречи с Иваном Где-то. «Я — любивец своей страны, понятно?»

   — О-о, мистер Эбаут-Брич! — воскликнул американец, выскочил из машины и, потряхивая руку Аэроплану Леонидовичу, выжимал из своей мимики огромную радость.

   «Эбаут-Брич» — эта придумка принадлежала мистеру Гринспену, так как английское «about» и означало «около». Вторая часть фамилии русского писателя напоминала мистеру Гринспену английское «breach»”, в переводе — пролом, брешь, дыра, разрыв и нарушение. «Эбаут-Брич» — именно такой многозначительный псевдоним предлагал Аэроплану Леонидовичу для публикации его произведений на Западе. Да, такое предложение было, и поступило оно, когда рядовой генералиссимус пера возвращался нагруженный тяжелыми думами после очередной встречи с Иваном Где-то. «Я — любивец своей страны, понятно?» — в такой форме он тогда не счел американское предложение.

   И вот теперь мистер Гринспен, учитывая столь необычный, ранний час свидания, не исключал возможности смены курса со стороны русского писателя Эбаут-Брича. С точки зрения конспирации время и место встречи были выбраны выше всяких похвал — это, естественно, и настораживало: вдруг он не Эбаут-Брич, а самый обыкновенный Кэйджибич? Досье на русского писателя, собранное исключительно дипломатическими путями, не давало достаточных оснований для этого. Просто Эбаут-Брич — это графоман всех времен и народов, как сказал однажды о нем в пестром зале писательского клуба мистер Иван Где-то. Но все же, все же…

   — Это ваша башня из слоновой кости? Или ваш сейф, где храните бессмертные произведения? — спросил Даниэль Гринспен, конечно же, по-дружески шутливо, и слегка похлопал голубой перламутр ладонью.

   — Вам известно о том, что я являюсь физико-механическим экстрасенсом? Нет?!.. Не понимаю, за что вам деньги платят, — очень недовольно сказал мистер Эбаут-Брич.

   «Ясное дело, — тяжко вздохнул американец, — как русский писатель, так сумасшедший. Я с ними скоро сам стану, как здесь говорят, того».

   — Вы не верите? Тогда смотрите. Видите, вот здесь небольшое вздутие на стенке гаража? Пузырь, да? Счас его не будет, — говорил мистер Эбаут-Брич, размахивая, как все сумасшедшие, неумеренно руками, и все отступал, отступал назад. Потом, в нем словно сработало реверсивное устройство, он помчался вперед, напоминая чем-то разъяренного быка на корриде, пока не врезался в железный гараж головой.

   И действительно, пузыря не стало, на его месте отныне была вмятина. Но самое поразительное, что мистер Эбаут-Брич абсолютно не пострадал, не без хвастовства стянул с головы берет и предъявил нежно-розовую лысину агенту империализма, процедив сквозь зубы, конечно же, из чувства превосходства:

   — Плиз на всю черепушку.

   — О-о, да вы не столько Эбаут-Брич, сколько эбаут-слэдж! Это значит большой молоток, ну, молоток кузнеца.

   — Кувалда, — подсказал русский писатель.

   — Во-во — кувалда! — воскликнул мистер Гринспен, продолжая изображать оживление возле вмятины, потому что ни одна из руководящих инструкций не предусматривала подобную ситуацию, и теперь из нее надлежало выбираться самому.

   — Желаете приобрести способности физико-механического экстрасенса? — роковым голосом, чем-то напоминающем Фантомаса, спросил мистер Эбаут-Брич.

   — Разве можно? Сколько? — встрепенулся американец.

   — О цене — потом, — махнул рукой русский писатель и, отведя его шагов на восемь от голубой перламутровой красоты, возложил ему обе руки на голову и произнес страшное заклинание, прозвучавшее примерно «тралла-балла, чухили-вихили, вахали-бахали, трахали-бахали — энтээр!», затем  подтолкнул его к гаражу с криком:

   — Вперед! Банзай!

   Мистер Гринспен побежал, однако вяло и не набирая скорости, как и водится во сне, ноги у него были немного свинцовые, и удар по перламутровому великолепию получился какой-то ватный, даже пуховый.

   Вообще-то награждать граждан не во всем дружественной страны свойствами физико-механического экстрасенсирования было, по крайней мере, непатриотично, если не сказать больше. А если спросят? Ведь неповреждаемость головы наверняка имеет оборонно-стратегическое значение, и Аэроплан Леонидович даже застонал на своем диване: как бы этот чертов компьютер к измене Родине не подтолкнул, к раскрытию агенту иностранной державы сведений особой секретности и государственного значения.

   На диване у Аэроплана Леонидовича сон-бдение превращался в кошмар, а на 2-ой Новоостанкинской улице мистер Гринспен все же смикитил и просил разрешения еще разок стукнуть головой по гаражу, хотел вновь получить благословение «тралла-балла, чухили-вихили, вахали-бахали, трахали-бахали — энтээр!»

   — Валяй так, не хрустальный, — отмахнулся мистер Эбаут-Брич. Предприимчивый американец разбежался, как кочеток клюнул носом гараж и – о, ужас! — в перламутровой голубизне образовалась дырка. Не договаривались же так, головой, головой, понимаешь, надо биться, хотел крикнуть Аэроплан Леонидович, но сон есть сон, в нем и простейшие поступки бывают не под силу. Да и нос, к тому же, — не сибирская пипочка, потому что все лишнее там непременно отмерзнет, а настоящий рубильник, с волосатыми клубами из ноздрей, видать, изготовлялся для повышенного охлаждения в жарком и пыльном климате.