Семнадцатая часть

В варианте: Союзу безымянных писателей. О-о, как он негодовал, когда к его удивлению был принят указ, поставивший анонимки вне закона!

    Иногда своя фамилия казалась ему слишком незатейливой, и он доделывал ее так: Около-Бричко-В-Сентябре. На что заклятый враг рядового генералиссимуса пера поэт, редактор и литконсультант Иван Где-то, зная некоторые обстоятельства его биографии, однажды ядовито заметил:

   — А не желаете добавить еще и «Под-Житомиром»?

   Враг он и есть враг. «В-Сентябре» — красиво, осенне, загадочно, ну а что в этом «Под-Житомиром»?.. Только Бердичев.

   Оставив в покое ярко-красную папку с золотым тиснением,

В варианте: Союзу безымянных писателей. О-о, как он негодовал, когда к его удивлению был принят указ, поставивший анонимки вне закона!

    Иногда своя фамилия казалась ему слишком незатейливой, и он доделывал ее так: Около-Бричко-В-Сентябре. На что заклятый враг рядового генералиссимуса пера поэт, редактор и литконсультант Иван Где-то, зная некоторые обстоятельства его биографии, однажды ядовито заметил:

   — А не желаете добавить еще и «Под-Житомиром»?

   Враг он и есть враг. «В-Сентябре» — красиво, осенне, загадочно, ну а что в этом «Под-Житомиром»?.. Только Бердичев.

   Оставив в покое ярко-красную папку с золотым тиснением, Аэроплан Леонидович взглянул на заоконную синь позднего вечера и решил прогуляться или, как у него принято выражаться, совершить прогуливание себя. На первом этаже открыл почтовый ящик, вынул письмо, вскрыл, прочитал, хмыкнул, сунул в карман и, толкнув входную дверь, вышел на оперативный простор.

   Эх, как хочется публикатору жизнеописания героя героев, которое все больше становится похожим на современный пасквиль, круто повернуть повествование в сторону детектива! Ведь детективы начинаются с чего? Сразу с трупа. А скольких хороших людей, причем в юном возрасте, лишили жизни писатели-гуманисты?! Потому как автор — бог, он выше милиции и правосудия, а критику он не читает по причине ее практического отсутствия на протяжении многих пятилеток.

   В отличие от автора «Параграфов бытия» публикатор его жизнеописания и неустанных трудов в сложном положении. Да, есть, есть искушение изобразить бешено мчащийся автомобиль, хищно и зловеще освещающий фарами неровности переулка в районе проспекта Мира. Сноп света выхватывает из тьмы вдохновенную фигуру Аэроплана Леонидовича, и автомобиль, купленный, разумеется, на нетрудовые доходы, не сворачивая, более того, не желая сворачивать… Удар, дребезжащий удар, предсмертный крик незабвенного рядового генералиссимуса пера. Автомобиль, не сбавляя скорости, мчится в сторону Останкинской башни, словно наперед зная судьбу детективного романа перевоплощаться в многосерийный мутьфильм. Тот самый, где зритель забывает, когда он начался, чем начался — наверное, с утра, не помнят даже и сами авторы, но чем кончится, все по опыту знают — уходом вдаль преодолевших всех и вся героев…

   Лежит бездыханно Аэроплан Леонидович на проезжей части, возле него люди в виде толпы — именно так бы он сказал, но теперь никогда не скажет, милиция, машина скорой помощи. Если отвлечься от эмоционально-траурного момента, то зачин, что надо, такой через день показывают. Не беда, еще раз покажут. Только подумал публикатор об этом, только представил распростертого Аэроплана Леонидовича, как раздался телефонный звонок. Длинный и требовательный, похожий на междугородний.

   — Вас беспокоит поэт, редактор и литконсультант Иван Где-то, — заговорила трубка, хотя публикатор ее и не снимал. — Что вы задумали? Да, конечно, убить героя героев вы можете, даже вправе, хотя это не ахти как высоконравственно. Убить — не значит понять. Рукопись все равно попадет мне на рецензию, уж я распишу как вы завязку сделали развязкой, из романа — какой-то невразумительный очерк.

   В голосе поэта и литконсультанта была не только тревога, но и угроза применить литературно-экономические санкции. Стало быть, возня с Аэропланом Леонидовичем может обернуться напрасной тратой времени и сил, невесело подумалось публикатору. Но истина дороже, впрочем, она почему-то всегда чертовски дорогая штука.

   — Иван Петрович, если уж кто вам надоел, как мне представляется, так это Аэроплан Леонидович, — высказал предположение публикатор, по-прежнему не притрагиваясь к трубке в надежде, что голос Ивана Где-то просто послышался. С литераторами не то бывает.

   — Вы ошибаетесь. Около-Бричко — это как бы определенный стиль в жизни. Образ жизни один, но в нем стилей много. А кто не за богатство стилей? Вообще Аэроплан Леонидович — явление серьезное и сложное. Скажем, он пользу может приносить через вред, косвенную пользу через непосредственный вред. Вы меня понимаете? Для ясности скажу, что он и его дела как бы совершенно неотличимы от правды, истины, справедливости, но это никакая не правда, не истина и не справедливость. У Луны ведь есть и обратная сторона, не будь ее, не было бы и лицевой стороны, иными словами, не существовало бы спутника у планеты. Однако Аэроплан Леонидович — никакая не обратная сторона, а лицевая. Это Зло, появившееся от желания сделать Добро. Зло по чертежам Добра, понятно? — в трубке раздался тяжкий вздох, и публикатор готов поклясться — бумаги на столе рядом с телефоном зашевелились и зашуршали. — Нет, вы ничегошеньки не поняли, оттого и хотите Аэроплана Леонидовича укокошить. Он тип не из приятных во всех отношениях, не из положительных, но из интересных и родных, с ним не соскучишься. Не будем ни хвалить, ни порицать Аэроплана Леонидовича — сами разберетесь. Ответьте, пожалуйста, на вопрос: в кармане у Аэроплана Леонидовича лежит письмо от Христины Элитовны Грыбовик и Галины Драмовны Пакулевой?

   — Выходя на прогуливание себя он что-то взял в почтовом ящике.