Портосик

Кота затолкали в кирзовую сумку, застегнули «молнию» наглухо и понесли. Сумка пришлась ему не по вкусу: воняло ржавой селедкой и не хватало воздуха. Но, во всяком случае, лучше было сидеть здесь, чем прятаться под диванами или кроватями, а тебя норовят достать веником, шваброй или угостить ремнем. В такие моменты только берегись — казалось бы, самые измученные предметы, например, старые туфли, являют вдруг неожиданную прыть. Они летят, стараясь угодить в тебя и носком, и каблуком одновременно. Что уж ждать от другой утвари, если книги летают? У этих нрав — шелестя страницами, бить острым углом плотной обложки или толстым корешком.

Кота затолкали в кирзовую сумку, застегнули «молнию» наглухо и понесли. Сумка пришлась ему не по вкусу: воняло ржавой селедкой и не хватало воздуха. Но, во всяком случае, лучше было сидеть здесь, чем прятаться под диванами или кроватями, а тебя норовят достать веником, шваброй или угостить ремнем. В такие моменты только берегись — казалось бы, самые измученные предметы, например, старые туфли, являют вдруг неожиданную прыть. Они летят, стараясь угодить в тебя и носком, и каблуком одновременно. Что уж ждать от другой утвари, если книги летают? У этих нрав — шелестя страницами, бить острым углом плотной обложки или толстым корешком.

Перепадало часто. У бродячего кота ремесло известное. Он таскал мясо и рыбу, не брезговал мелкой птицей, вольной и домашней и, конечно же, досконально знал всю архитектуру сельских погребов. За что именно его посадили в сумку, понесли, а потом и повезли, он не знал. Вполне возможно, по совокупности. Теперь кота ожидала какая-то кара. Ему стало страшно, и он заорал: никто из людей не любил слушать кошачьи вопли. В этом кот убедился давно и, бывало, избегал лишних встреч с разными штуковинами, созданными исключительно для неприятностей.

Так случилось и теперь. Сумку расстегнули, кота взяли за шкирку и швырнули за высокий забор. В воздухе он изготовился к приземлению. Он всегда падал на лапы, как бы виртуозно его ни швыряли.

— Поработай на заводе! — пожелали ему вслед и засмеялись.

За забором кот залег осмотреться, прислушаться и принюхаться. Вокруг шумело, грохотало, стучало, взвизгивало и сильно воняло несъедобным маслом, которое ему было ни к чему. О том, чтобы махнуть обратно нечего и думать — забор высокий и каменный, на нем, как ни старайся, скользят когти.

Кот совершил рейд вдоль забора, пробираясь в замасленных и росных бурьянах. Однако дырки в нем не оказалось, и тогда кот отправился на поиски более спокойного места. В конце концов он облюбовал какую-то старую деревянную постройку, взобрался на крышу и улегся обсушиться под солнышком и вздремнуть.

После недавних страхов спалось крепко. Потом приснилось, что сидит он в жаркой духовке и нем может выбраться из нее. Вскинувшись, кот почувствовал, что его что-то крепко держит за бок. Он дико завопил, пытаясь оторваться от крыши, и еще больше увязал в смоле.

На крики собрались люди и засмеялись. Один из них поднялся на крышу и стал ножом освобождать пленника, а кот продолжал сдержанно кричать, и голос у него был не столько благодарный, сколько угрожающий.

— Да погоди ты, не ори, — говорил человек, выдергивая клочок за клочком шерсть.

Сразу после освобождения кот хотел дать деру. Но раздумал — человек не бросал камней, не делал попытку подфутболить, не улюлюкал, а взял на руки и понес в цех, где вспыхивали, потрескивая, десятки синих огоньков и пахло жженым железом.

— Глянь, какой котище. На крыше увяз, — представили его молодой женщине, входя в какое-то неприветливое помещение, где, коту достаточно было одного беглого взгляда определить, лежало тоже одно железо.

Молодая женщина заулыбалась приветливо, стала гладить кота:

— А он красивый! Черный-пречерный, а на груди — белый бантик.

По тону кот понял: теперь она — его Хозяйка.

— Да это он в битуме, — засмеялся спаситель, должно быть тоже — новый Хозяин.

До вечера кот сидел в инструментальной кладовой. Сначала ему обмыли бок и лапы керосином, боль была неописуемая, потом мылом, а затем уж до отвала накормили колбасой, и он лежал у Хозяйки на коленях и сыто мурлыкал.

После работы его принесли на тихую окраину поселка. Кот остался доволен новым местом: вокруг небольшого домика росли яблони и груши, смородина и крыжовник. Тут же стоял флигель, за ним — дровяник. Одним словом, было где развернуться.

Неожиданно кот увидел перед собой огромную собачью морду. Вспыхнули у него зеленым огнем газа, поднялась шерсть, в этот раз только наполовину, изогнулась спина и хвост взлетел вверх.

— Кхх!

— Фу, Барбос, — сказал Хозяин.

Пес послушно отошел и лег под кустом смородины. Кот опустил хвост и, показывая, насколько он храбр, отряхнул каждую лапку в отдельности от мнимой грязи, когда переступал низкий порожек флигеля.

— Ишь ты, какой культурный! — воскликнула пожилая тетка, оказавшаяся во флигеле.

Этим кот надолго заслужил ее уважение, однако никогда не забывал твердого правила: с пожилыми женщинами нужно быть как можно осторожнее. Больше всего неприятностей исходило от них — везде, где бы он ни проживал, старухи, как правило, стояли у руля домашнего хозяйства.

Но кот умел нравиться людям. Завоевать любовь, например, ребенка сущий пустяк: с ним нужно играть. Трудно, правда, оставаться любимцем. Если таскают на ниточке бумажку или лоскуток — бросайся, как на живую мышь. Пусть тебя считают глупее себя, но зато не станут удлинять хвост или вертеть им, как заводной ручкой автомобиля. Встречались ему и совсем зловредные ребятишки — с такими сколько ни играй, а все равно достанется. С ними разговор короткий — цап-царап по рукам, если есть, кончено, уверенность, что швабры, веники и старые туфли останутся на своих местах.

Мужчинам следовало показывать свою независимость в поступках, выдержку и самообладание, а молодым женщинам нравилось видеть его ласковым и вечно мурлыкающим. Старухи ничего этого не признавали, по крайней мере те, кто встретился ему на жизненном пути. Они были способны уважать лишь за чистоплотность и безупречное исполнение кошачьих обязанностей по части ловли мышей.

Все люди искали в повадках кота что-нибудь свое, близкое и родное, а ему надоедало приспосабливаться к их запросам, и чем настойчивей они внушали свои понятия, тем крупнее начинались у него неприятности. Они не могли смириться с тем, что у него тоже были свои понятия о жизни, и поэтому принимались за его воспитание — артель «Напрасный труд»!

На новом месте кота оставили на ночь во флигеле. Но он не стал заниматься охотой, пока не выяснил, откуда так ароматно пахнет жареной рыбой. По всем признакам — из кухонного стола. Открывать дверцы он наловчился: потянуть когтями на себя, только и всего.

Плотно поужинав, он хотел было немного вздремнуть, но под столом попискивали мыши и мешали спать. Вообще они вели себя довольно странно: смело выскакивали из норки, и тут лишь успевай выпускать когти. По всей вероятности, здешние мыши по преданиям своих прабабушек были наслышаны о кошках, да и то смутно.

Охота выдалась на славу. Задавив с десяток безрассудных зверюшек, кот прыгнул на теплую печку, свернулся калачиком и заснул. Мышей он не ел, разве что в очень трудные времена. А после жареных карпов в сметане как еда они совсем не представляли никакой ценности. К тому же нужно было показать старой хозяйке работу.

Утром Старуха открыла флигель и, увидев кучу мышей на полу, ахнула. Она с чувством глубокой благодарности погладила кота и поспешила поделиться новостью с домочадцами. А кот, потянувшись и зевнув сладко, прыгнул с печки и пошел прогуляться в сад. Встревожено загалдели на деревьях воробьи и улетели куда-то. Он с сожалением облизнулся: птичье мясо было его давней слабостью.

Между тем Старуха обнаружила пропажу. Кот без труда разгадал ее маневр, когда она, выйдя во двор, умильным голосом подзывала его к себе:

— Кис, кис, кисюньчик…

Кот шмыгнул в заросли крыжовника, залег в густом месте, и тут раздался голос Старухи на более искренней ноте:

— Слопал всю рыбу, паразит проклятый! Я его, стервеца, еще и погладила…

— Была, наверно, открыта, — высказал предположение Хозяин.

— Какое там — открыта! Я нажарила и в стол поставила остывать.

— Может, вы не помните, тетя, — защищала кота Хозяйка. — Но зато сколько мышей он надавил.

— Насчет этого он мастер, ничего не скажешь, — смирилась Старуха. — Только почему же он не съел их?

— Дурак он что ли, — рассмеялся Хозяин.

Старуха вынесла дохлых зверьков на совке и выбросила их за ограду сада, в овраг.

Кот устроился напротив солнышка. Не дремалось. Где-то во дворе щебетала ласточка. Кот подкрался поближе и с вожделением рассматривал белогрудую, с теплым коричневым ошейничком, птичку, которая, сидя на проводе, поднимала и опускала знаменитый свой хвост, с вдохновением и старанием выводила «чи-чи-чи-чик-чиик».

Закончив песню, ласточка порхнула под крышу. «А-а, голубушка», — восторжествовал кот и немедленно направился к ней. Вскарабкался на яблоню, с нее прыгнул на железную крышу, прошелся вдоль водосточного желоба. Ласточки закружили над домом, заголосили. До гнезда кот не смог добраться — оно было где-то внизу, под крышей. Ему только и оставалось, что водить глазами за всполошившимися птицами. На подмогу ласточкам прилетели знакомые уже воробьи, подняли несусветный тарарам.

Старуха вышла на шум, закричала, грозя кулаком:

— Ты куда метишь, бродяга? Куда метишь? Брысь оттуда!

И даже Барбос басом залаял. Не теряя времени, кот двинулся в обратный путь, но под яблоней его подкарауливал пес.

— Кхх! Кхх! — стращал кот.

Не помогало. Пес сидел под деревом и вскидывал голову:

— Ав… Ав…

— Так его, разбойника! Так его, Барбос! — подбадривала Старуха.

Кот метнулся вверх, на самую верхушку яблони, и оттуда следил за собакой. Псу наскучило бесполезно брехать, и он побрел к флигелю, а кот спрыгнул вниз и помчался между кустами за забор.

До самого вечера, пока не пришли с работы молодые хозяева, он не посмел показываться во дворе. Старуха рассказала им о его новой проделке, но ему все простили. Он великолепно ловил мышей.

Хозяйка угостила его рисовой кашей с молоком, после ужина взяла на руки, гладила ему шерсть и почесывал пальцем за ухом. Он мурлыкал, лениво и беззаботно потягиваясь у нее на коленях. И тут все стали выбирать ему кличку. Хозяйка предлагала назвать Пушком, Старуха же — просто Бродягой. Хозяину обе клички не нравились, а коту они были уже знакомы. Он побывал у многих хозяев, его называли и Угольком, и просто Васькой, и Котофеем Васильевичем, и Бароном, и Жучком, и Бантиком…

— Вот! — воскликнул Хозяин. — У нас пес Барбос, а кот пусть будет — Портос!..

Так кот стал Портосом. Точнее — Портосиком.

В следующую ночь ему не доверили флигель. Впрочем, в эту июньскую ночь, лунную и теплую, он и сам не усидел бы в нем. Он до утра заводил знакомства с кошачьим населением поселка, а потом забрался в дровяник, поймал одну-единственную мышь и отнес ее к крыльцу флигеля. Добыча, что и говорить, могла показаться Старухе неубедительной. Пришлось перетащить к крыльцу вчерашние трофеи из оврага.

Таким способом Портос отчитывался о службе каждую ночь, пока ему не повезло — попалась крыса с одной передней лапой. Вторую, наверное, потеряла в капкане. И кот положил ее перед флигелем дважды. Старуха разоблачила его и закапывала добычу в овраге.

За какую-то неделю кот истребил мышей и во флигеле, и в дровянике. Теперь он их брал взаймы у соседей, чтобы отчитываться перед Старухой и не прослыть бездельником.

Жизнь у него была в самом деле как у кота. Его любили, баловали, а больше всех — Хозяйка. Самые вкусные куски она отдавала ему, как Хозяин — Барбосу. И когда хозяева возвращались со второй смены, когда уже наступала ночь, Барбос выходил их встречать. Кот последовал его примеру. Он бежал, стараясь держаться поближе к Хозяйке, хвост держал трубой — и получал в награду рыбу, колбасу или молоко.

А потом он увлекся разбоем в соседнем лесу Разорял гнезда, пожирал птенцов, на ночь устраиваясь где-нибудь на дереве. Не всегда удавалось быть сытым, особенно в ненастье. Изрядно проголодавшись, он наведывался домой, оповещая хозяев о своем приближении еще в овраге.

— Мяу! Мяу! — объявлял он, перелезая через забор и с крайне озабоченным видом пробирался между кустами смородины и крыжовника к флигелю.

— Идет Портосик! — радовалась Хозяйка, и Барбос приветливо помахивал хвостом.

Старуха, ставя перед ним миску с пищей, непременно не забывала спросить:

— И где же, ваше сиятельство, бродить изволили, а?

Приносили Портосику огорчения лишь забавы Хозяина и Барбоса. То и дело в свободную минуту они отправлялись искать его в лесу. Они были большими друзьями, но это мало утешало кота, Больше того, не было случая, чтобы пес не нашел его в лесу. Однако Портосик не восхищался мастерством Барбоса, дичился Хозяина — в лесу особые законы, здесь нет друзей, а только охота. Хозяин и Барбос мешали охотиться, распугивали криками и лаем птиц, и ему всякий раз приходилось искать новое место для засады.

И жилось бы ему как коту, не вздумай Старуха принести с рынка наседку с цыплятами. Пока они пищали в дровянике, кот не находил себе места, ходил вокруг, облизываясь и позабыв про лес. Проникнуть в этот сарайчик не удалось: Старуха предусмотрела все, вплоть до небольших дырочек в стенах, через которые можно было бы добраться до цыплят.

Под вечер она выпустила наседку в сад. Портосик взял там несколько желтеньких, пушистых и очень вкусных цыплят. Они катались по земле, как шарики, и ловить их — одно удовольствие, совсем не то, что часами выслеживать лесных пернатых.

Старуха недосчиталась цыплят, но кот так давно не шкодничал дома, что никто не посмел обвинить его. Конечно, подозрения возникали, но доказательств — никаких.

А утром он дал маху. Старуха не спускала глаз с наседки, он же в азарте выскочил с цыпленком в зубах прямо под ноги хозяйке.

— Ах ты, хищь паршивая! Отдай сейчас же! — вопила она и гналась за ним.

На подмогу Старухе выскочил Барбос, но Портосик успел перемахнуть через забор и скрыться в чужом саду. Разделавшись с цыпленком, он поостерегся возвращаться сразу. Но к вечеру все же пришел, надеясь, что старые заслуги ему зачтутся.

Однако его взяли за шкуру. Кот прекрасно знал, что когда берут за шкуру, приятного ждать не приходится. Старуха понесла его в дровяник, выбрала хворостину покрепче и потоньше и, показывая на нахохлившуюся, распустившую крылья наседку, хлестала и приговаривала:

— Будешь воровать? Будешь? Будешь?

Кот орал благим матом, уповая на то, что нервы у нее расшатаны, не железные. Но Старуха не обращала внимания на его вопли, старательно отделывала шкуру. Оставалось одно: вырваться с боем. Исцарапав ей руки, он удрал.

Утром он задавил еще одного цыпленка и убежал в лес. Там он хоронился несколько дней в засадах. Ему не везло — его разбойничьи повадки давно распознали птицы, да и гнезда почти все были разорены. Ночью, как на беду, начался обложной дождь.

Голодный и промокший, Портосик, не появляясь дома, вышел ночью встречать молодых хозяев. Увидев их, он жалобно мяукнул из-под забора.

— Портос? Портосик, кис-кис, — позвала Хозяйка.

Он ел все, что ему давали — сухой хлеб, суп, не говоря, конечно, о мясе. Можно было подумать, что он никогда не насытится. Тут-то он и попался на глаза Старухе.

— Ах, ваше сиятельство, вы все-таки явились? — спросила она и снова взяла за шкуру.

Но бить не стала, заперла в заранее приготовленную клетку за дровяником. Такой исход устраивал кота: шкура осталась целой, есть все-таки крыша над головой и поспасть можно.

Спустя дня два он догадался, что его не спешат выпускать на волю. Он затосковал, перестал есть, замяукал. И даже Хозяйка не пришла на выручку. Ночью к нему сбежались кошки со всего поселка и сочувственно заорали. Их разогнал Барбос.

Потом Хозяйка спорила со Старухой.

— Сколько ему еще сидеть в заключении, тетя?

— Пока не вырастут цыплята.

— Он умрет от голода.

— Пусть ест. Мне цыплята дороже, чем ваш кот.

— Нельзя же мучить животное, тетя.

— Цыплят давить можно?

— Я его выпущу.

— Не смей.

— Я заплачу вам деньги за цыплят…

— Мне деньги ваши не нужны. Пусть посидит и образумится.

Иногда к клетке подходил Барбос, садился на задние лапы и, глядя на затворника, тихонько повизгивал. Кот не фыркал и тоскливо смотрел куда-то мимо Барбоса.

Когда у него начала выпадать шерсть, Хозяйка все же добилась освобождения.

— Нет сил смотреть, жалко.

— Думаешь, мне не жалко его, разбойника?

— Выпустим, тетя?

— Выпускай!

Хозяйка подошла к клетке, открыла дверцу, приговаривая:

— Портосик, бедненький, выходи…

Кот вышел из клетки медленно. И вдруг запахло смородиной. Он не слышал ее запаха, сидя в неволе. Пахло свободой, где есть лес, пахучие травы, жуткие мартовские ночи, где можно охотиться, шкодничать и жить.

У кота все выше и выше поднимался хвост. Растроганные собственной добротой, Старуха и Хозяйка шли за ним.

Приключения кота могли окончиться сносно, он мог в этом доме жить до тех дней, когда бы начал слепнуть от старости и стал по праву пользоваться уважением домочадцев, если бы из-под куста смородины не выкатился желтенький шарик. Пискнул испуганно и покатился дальше. Кот оглянулся назад: не помешают ли люди, схватил желтый шарик и — был таков.

— Что же ты наделал?! — крикнула в отчаянии Хозяйка, понимая, что теперь ему пощады не будет.

А кот помчался в лес, забился в глубину, чтобы Барбос и Хозяин не нашли его. Там он, голодая и дрожа в ненастье, много дней упивался свободой и разбойничал. Домой он решил никогда не возвращаться: не мог сидеть в клетке, пока вырастут цыплята.

Но к человеческому жилью ему предстояло вернуться не позже осени, если он хотел не околеть от голода и холода в зимнюю стужу. С каждым днем труднее доставалась пища. Быстро прошла осень, деревья оголились, и уже негде было прятаться. И птиц осталось мало. Много их улетело в дальние страны, а те, что остались, в пустынном лесу были неуловимы.

И все же кот не спешил возвращаться к людям. В поле он обнаружил в скирдах мышей и некоторое время питался ими. Потом наступили совсем трудные времена — пошли холодные дожди, ударил мороз и выпал снег.

Кот лежал, свернувшись калачиком, под стогом соломы и видел сон. Снилась самая счастливая ночь в его жизни — будто бы ему снова удалось проникнуть в гастроном, и он ночует в нем. Во сне кот лизал сметану прямо из бидона, ел жареных карпов и колбасу. Он был в гастрономе один, и ему никто не мешал. Вокруг стога рос сугроб, заваливал кота. А ему мерещилось, что он лакает холодное-прехолодное молоко и никак не может от него оторваться.

И тут коту почудилось, что к нему крадется сторожиха. Он сорвался с лежки, шерсть встала дыбом. Никого не было, лишь тихонько на замерзшей дороге шуршал снег. Далеко, в белесой дымке, угадывались очертания поселка.

Первая публикация – Александр Ольшанский. Сто пятый километр. М., Современник, 1977