Пфафф

Пфафф, например, писавший об осетинах в конце 60-х годов с претензией на научное исследование, был столь неспособен понимать явления «в свойственной им обстановке», что о главном герое нартского героического эпоса судил по законам современной морали: «Урызмаг, человек развратного поведения, жил с собственною сестрою Сатана». Он настолько догматичен, что факты жестко подгоняет под заранее принятую в угоду своим дилетантским представлениям схему: «Любовь детей к своим родителям у осетин совершенно неизвестное чувство», ибо «я не допускаю возможности, чтобы доисторический человек мог иметь понятие об этом чувстве». «Народоведческие» сведения Пфаффа не имеют большей частью ценности объективных данных, а порой он рассуждает как чиновник царской администрации и предлагает: «Учредить в аулах постоялые дворы под строгим полицейским надзором и затем ограничить право гостеприимства посредством наложения наказаний». Это писалось уже в пореформенный период, когда начинается новый этап борьбы горцев Кавказа против царского колониального режима. Клевета не остается уже безответной, она вызывает резкую отповедь со стороны нарождавшейся местной демократической интеллигенции. Однако отдельные сведения Пфаффа и Гакстгаузена имеют для нас большое значение. Это — свидетельства об эстетическом обиходе осетин. Они особенно важны потому, что -характеризуют осетин непосредственно перед возникновением осетинской художественной литературы. Барон Август фон Гакстгаузен, посетивший Закавказье в августе 1842 года, издал позднее свои путевые впечатления и воспоминания в двух частях.