Литературный сайт Александра Ольшанского

Он назвал этот праздник торжеством своей «дорогой отчизны», а Лермонтова «предвестником желанной свободы», «учителем», «верным спутником и другом» народа на пути к свободе. Обращаясь к своей родине, Коста возвещал: С ним научишься ты быть готовой на бой За великое, честное дело. Наконец, призывая народ любить поэта, он бросил в лицо официальным почитателям обвинение в убийстве поэта: Возлюби же его, как изгнанник-поэт Возлюбил твои мрачные скалы, И почти, как святыню, предсмертный привет Юной жертвы интриг и опалы. Резко полемично и другое стихотворение. Написано оно после второй ссылки Коста, когда ненависть к существующему строю и его защитникам выявилась в творчестве поэта с еще большей силой и непреклонностью. В отличие от первого стихотворения в нем преобладает мотив обличения политического строя и реакционного направления в поэзии тех лет — декадентства: И опять, как и в первом стихотворении, следует обращение к поэту как к вождю на пути к свободе Тогда бы по пути добра, любви, свободы Пошли бы за тобой вперед со славой мы. А вот принципиально иное представление об образе Лермонтова стихотворения В Брюсова и К. Бальмонта, написанные к столетию со дня рождения поэта: Ты нам казался сумрачным и властным,, Безумной вспышкой непреклонных сйл; Но ты мечтал об ангельски-йрекрасном, Ты демонски-мятежное любил! Ты никогда не мог быть безучастным; От гимнов ты к проклятиям спешил И в жизни верил всем мечтам напрасным, Ответа ждал от женщин и могил! Так рисовал портрет Лермонтова В. Брюсов.

Боборыкин объяснил обличительную направленность произведений Пушкина, Грибоедова, Лермонтова «горячностью и нервностью» последних. Воинствующего неприятия современного им общества крепостничества и барства, светской черни и самодержавия как будто и ие было. Мережковский возвел гения в ранг божества, но отказал ему в земных интересах. Потресов же в грубых виршах прямолинейно выразил официальное намерение. Цель у всех «охранителей основ» одна: оградить самодержавный строй от критики великих поэтов прошлого, обратить их грозное сатирическое оружие острием к прошлому, а их самих возвести в официальные безобидные божества, отрешенные от земных общественных интересов. Стихотворение Коста «Памяти А. С. Грибоедова» напечатано в № 2 газеты «Северный Кавказ» за 1895 г. По мнению Коста, Грибоедов озарил «новой мыслью всю Русь родную, как пророк», и эта мысль остается живой и действенной. Творческий подвиг Грибоедова, как и подвиг Пушкина, достоин «нерукотворного памятника», Грибоедов — смелый мыслитель, за которым нужно идти. Наконец, Коста считает, ‘Что борьба, к которой призывал поэт своим творчеством, продолжается и надо вести ее до конца: Не малый срок твой дивный гений Дал поколеньям для того, Чтоб образы твоих творений Уж не смущали никого. Но нет!.. Борьбу окончить эту Не скоро правде даст порок, Ведь бедный Чацкий твой по свету Все тот же ищет уголок. Таким образом, Грибоедов для Коста — не божество, а соратник новых поколений в далеко не завершенной борьбе против порока во имя правды.

«Чего ж хотите вы?» — спрашивает вновь поэт и отвечает как бы на встречный вопрос: чего он от них хочет? Хочу, чтоб не были вы в жизни торгашами Душой и совестью, свободой и умом. Перед нами отрывки из стихотворений, написанных в течение одного года, причем первое явно выпадает из общего для всех остальных стилистического ряда. Выделяется и стиль стихотворения «Над нами плыл месяц». Характерно, что только эти два стихотворения и близки к стилистической структуре лирики Надсона. Чем же это объяснить? Объясняется это, на наш взгляд тем, что в пределах ряда лирических тем оба поэта совпадали в настроении, а вслед за тем и в приемах письма. Правда, наиболее мрачные стихотворения Коста имеют узко биографический, дневниковый характер. Об этом рассказывает в одном письме сам Коста, иронизируя над собой: «Тяжело, как тюрьма жизнь постыла», — застонал я тогда от невыносимой боли…» «Иссякла мысль, тускнеют очи», — плакался я в другом стихотворении и т. д. Вообще, все мои стихотворения того периода отличаются особенно мрачным тоном… Смерть отца окончательно потрясла мои нервы… Я почувствовал себя совершенно одиноким во всем «огромном мире… Вначале меня обуяло чувство полнейшего отчаяния, затем я несколько овладел собой и стал рассуждать. Положение мое было совершенно исключительное. У меня во всем мире не осталось ни одной паутинки, которая- могла бы хоть на секунду удержать меня от любого шага…»

Нажива, воровство и обжорство, вероломство и взаимная ненависть («Поедают друг друга, как акулы») стали законом их жизни. Вот в чем источник горя и страданий больного — Родины. От былой славы, мужества, правды, любви к народу не осталось и следа. И неутешное горе больной Родины тем нестерпимей, чем ярче в сознании автора образ Родины, разлуку с которой ои столь искренно оплакал в своих знаменитых «Думах» и «Двух товарищах». Наконец, третью причину он видит в бесчеловечном равнодушии «единоверной» Турции к трагической судьбе мухад- .жиров. «Единоверная Турция» настолько отвратила от себя поэта, что он и потомкам завещает в «Колыбельной песне» «не принять турецкое сердце» («Туркаг заердае ма райе»), помня о том, что в сердце у них «капля крови Кавказской», что они — представители народа, без родины и заступника странствующего по свету (аенаебаестае, аеяаехицау мах дзаегаелдзу каей систаем)» что дума о Родине остается основной в их духовной жизни. «Думы» и «Два товарища» не только увековечили трагедию 1865 года. В них нашли свое выражение самые характерные особенности национального самосознания осетин в дореформенную эпоху. Впервые в поэтическом выражении на родном языке народ заговорил о своей земле как о единой национальной Родине. Впервые трагедия, постигшая часть народа, рассматривается как национальная трагедия. Впервые народ осознал себя обществом людей одной национальной судьбы. Мамсуров не рассмотрел в этом единстве национальной судьбы социальной противоречивости.

Аналогичную характеристику Лермонтову дает и Бальмонт: Нет, не за то тебя я полюбил. Что ты поэт и полновластный гений Ни с кем не разделяемых мучений, За то, что ты нечеловеком был. Еще более поучителен в этом отношении юбилей Грибоедова, выявивший полемическую позицию Хетагурова в оценке сатирического наследия поэта. В январе 1895 года в Петербурге в зале Кредитного общества отмечалось столетие со дня рождения Грибоедова. Корреспондент «Нового времени» отметил, что выступавший с речью Боборыкин «провел параллель между Грибоедовым, Пушкиным, Лермонтовым и Тургеневым, этими светскими людьми, имевшими врагов в обществе вследствие горячности, нервности и невоздержанности, иногда резко проявлявшихся». Мережковский же держал мистически выспренную речь: «Ныне совершаем мы светлое таинство — поклонение богу, воплощенному в гении». «Учитель, прими же от нас тихие слезы нашего сердца». 6 января 1895 г. на страницах самой крупной на Северном Кавказе газеты «Приазовский край» некий Потресов- (или П. О. Тресов) опубликовал стихотворение «Памяти А. С. Грибоедова», в котором явно сказалось официальное стремление обезвредить сатиру Грибоедова, адресуя ее только прошлому: Все изменилось. Лесть, холопское смиренье, Низкопоклонство, спесь — таятся по углам, Их проповедь теперь внушит лишь отвращенье — Иные времена, иное слышно пенье, Иным богам курится фимиам. А образы живут, и этот бедный Чацкий, Гонимый глупостью, невежеством, враждой, Чьи порывания встречали смех дурацкий — Нам всем так близок стал и дорог и родной.

И убийцы совершают злодеяние, за которым не последует возмездие. Соламан и Хасана — потому и бедны, и одиноки, что нет у них родичей. Мулдаровы тем и богаты, что у них многочисленный род. Иначе говоря, мерилом бедности и богатства является число мужчин в роду. Самой высокой категорией, которой мыслит сказитель, является род. Поэтому кажется до невероятия странным, когда исследователи ищут в конфликте между Мулдаровыми и Афхар- довыми классовую основу. Так, Ардасенов в Кудайнате видит «представителя знатного княжеского рода Мулдаровых» и далее поясняет: «Некоторые литературоведы высказали такую мысль, что основной мотив поэмы ное в поэме. Более важными являются другие мотивы и, прежде всего, мотив социальный. Борющиеся стороны относятся к различным социальным сословиям. Кудайнат — из феодальной фамилии, Хасана — бедняк, из рода униженных, оскорбленных». Все это никакого отношения к поэме не имеет — ни антифеодального мотива, ни кровной мести, как антинародного обычая, в поэме нет. Род Мулдаровых характеризуется в поэме единственным словом «хъал», что означает «гордецы», «спесивые». И роду Мулдаровых есть чем загордиться — их множество мужей, объединенных родовой порукой, кровным родством. Исследователи «княжеское происхождение» Мулдаровых берут не из поэмы, а из истории осетино-кабардинских отношений. Б. Алборов так и пишет, обосновывая принадлежность поэмы перу Кубалова: поэт, «будучи адвокатом, часто принимал участие в разборе дел кабардинцев. Он изучал исторический материал о том, как кабардинские князья Мулдаровы отбирали земли у осетинского народа, и этот материал положил в основу героического образа Госамы».

Этот «пролог» Коста Хетагуровым был написан и на русском языке и назван им «началом никогда не имеющей быть оконченной поэмы». В самом тексте поэма названа «старинной повестью». И, конечно, в жанровом отношении «ка- даег» гораздо ближе к «старинной повести», нежели к поэхме. Кроме того, подзаголовок наводит на мысль о том, что сам поэт не ясно представлял себе окончание поэмы как исторического повествования. Видимо, не ясен был как исторический материал, который должна была вобрать в себя поэма, так и историческая концепция, которая должна была пронизать весь материал и сообщить ему единство и стройность. Этим, на наш взгляд, объясняется незавершенность поэмы, несмотря на то что поэт работал над ней почти три года. Судя по русскому прологу к поэме, она должна была «забавному потомству» напомнить о «славном и доблестном предке». Иначе говоря, поэт хотел рассказать из истории предков о таких доблестях, которые достойны подражания. Эту свою установку поэт подчеркивает и в русском и в осетинском вариантах пролога. В осетинском тексте говорится, что автор (сказитель) не собирается кичиться именем предков, что он просто расскажет «кадэег» предков. В русском же тексте сказано еще ясней: «забавные потомки» названы кичливыми гусями (см. басню «Гуси»). Следовательно, мысль о том, чтобы «прославленным именем предков» славить потомков, отвергается. Не славить «забавных потомков», а поучать их на примере предков таков идейный замысел поэмы в самом общем плане. Какие же примеры из доблестной жизни предков берет автор (сказитель) для своей «старинной повести»? Основной «пример» — это борьба предков за независимость против чужеземных захватчиков.

В поэме «Перед судом» автор сводит разбойника рассказчика с врагами судьями. Это уже прямое обращение к объекту обличения, как и в поэме «Кому живется веселое. В лирике Коста чаще всего обращается к одному лицу к матери, к сестре, к другу, к любимой и т. д. поэтому ли- рические. стихи поэта чаще всего имеют форму беседы, с другом или же являются внутренними монологами. Из этих бесед читатель как бы выключен. Это — размышления вслух с самим собой. Они подчас не рассчитаны на широкий круг читателей, на общественный резонанс. Правда, и в лирике Коста нередко обращается к читателю, но, как правило, в полемических целях («Я не поэт…», «Я не пророк…», «Да, я люблю ее» и т. д.), т. е. к адресату, чуждому его идеалам {«Но любви и талантов не требую, друг» и т. д.). Творчество Коста этого периода носило преимущественно обличительно-сатирический характер, поэтому условно поэтическая позиция поэта чаще всего предстает перед нами как трибуна, с которой произносят полемическую речь перед чуждой аудиторией. Поэт-трибун не согласен с существующим порядком вещей, он обличает, издевается, высмеивает, упрекает, показывает картины ужасающей нищеты народа и для контраста — картины роскоши, безделья и разврата «врагов народных». При этом, как правило, у поэта нег €ще чувства единства с народом. Чувство одиночества и отчаяния, нередко прорывавшееся в лирике поэта, могло возникнуть помимо всего прочего еще потому, что поэт знал и защищал народ. Но защищал ли его народ как своего поэта — такой уверенности нет еще в его лирике.

Культурное развитие осетин было не только приостановлено, но отброшено далеко назад, к уже пройденным стадиям. В истории осетинского народа настало время многовекового культурного роду и различные исторические и социально-экономические основы, между ними нет исторической преемственности — иепь была разорвана. Новейший • историк русско-кавказских отношений А. В. Фадеев наметил три этапа в истории этих связей. Первый этап объединяет русско-кавказские связи до монгольского нашествия. «Ураган монголо-татарского нашествия порвал все узы дружбы и мира, которые связывали Русь с Кавказом. Русские поселения на степных рубежах Предкавказья исчезли. Адыгов и осетин оттеснили в горы. Пашни и сады на равнине, вытоптанные конями кочевников, превратились в пастбища. Налицо было прямое разрушение производительных сил, упадок и регресс по всем линиям. Может быть, нигде это не ощущалось столь резко, как на Кавказе. Прошло двести с лишним лет, пока открылась возможность восстановления сношений Кавказа с Европейской Россией. Только с конца XV в. наступил второй этап в развитии русско-кавказских связей. Он был обусловлен распадом Золотой Орды и созданием Русского централизованного государства с центром в Москве»4. Однако в этот период осетинский народ не мог установить новые отношения с русским государством. Россия сближалась пока с пограничными народами на Северном Кавказе и с феодальными государствами Закавказья. Осетины, занимавшие склоны гор центрального Кавказа, еще не соприкасались с Россией, а политика России на Кавказе не была еще столь активна и решительна, чтобы вовлечь в сферу своего влияния весь Кавказ.