Литературный сайт Александра Ольшанского

Омрачить не захочет творенье Невеселым стихом: Труд погибнет вконец. Все хозяйство пойдет в разоренье».Он не скажет, как много борьбы и труда, Чтоб очистить клочок для посева. Прошел ливень, и все поглотила вода И семейство осталось без хлеба Умолчит и о том, как порой ураган Обезумевший скот забивает К жерлу пропасти, где, как и первый баран, До последнего все погибает… Нет, мой друг, здесь гроза не зовется грозой, Если целы мосты и дороги, Если все возвратились с работы домой И всю ночь обошлись без тревоги. Так, полемизируя с «пернатыми певцами», Коста любованию красотами горного пейзажа противопоставил некрасовское виденье жизни горского крестьянства. Надо полагать, что серьезная творческая попытка в поэме «Фатима» усвоить точку зреняи Некрасова на жизнь крестьянства сыграла важную роль в разработке поэтом крестьянской тематики в «Ирон фандыре». Первый вариант ««Фатимы» многое раскрывает для нас в дальнейшем процессе формирования стиля и мировоззрения Коста. Здесь мы обнаруживаем осознанную идейно-эстетическую борьбу против теории «чистого искусства», против воспевания «в годину горя, красы долин, небес и моря, и ласки милой. Здесь же мы ясно ощущаем его ориентацию на эстетику и поэтику Некрасова в изображении жизни народа, по преимуществу крестьянства, так же, как в поэме «Чердак» явственно сказалась ориентация на сатирические традиции Некрасова в изображении враждебных итнересам народа явлений и людей. Но и эта поэма — лишь очередная ступень к мастерству в русле некрасовских традиций.

И Зуботычев «давал аудиенцию при запертых дверях» Лишь чабанам засаленным И крупным лесопилыцикам. Он наложил косвенный налог в свою пользу на мужиков Безотрадного уезда, в соглашении с кабатчиком Дурмано вам откупил все кабаки и Пьянство поголовное… Росло и разливалося Рекой по деревням. Но Зуботычев просчитался. Он содрал с мужиков все и ничего не оставил другим ворам-хозяевам: Деревни недоимками, Как лужи, зацвели. Как ни драли мужиков, взять уже было нечего. Тогда стали «последний скарб крестьянина кабатчику сбывать». Забунтовали мужики! Зуботычева, наложившего руку на государственную долю народного добра, сменили. Чиновник Рубков тоже приобщился к «волшебному кладу» — к «народному представительству». На деньги «мирской казны», собранные на нужды сельских обществ, Рубков не только пировал, но и выстроил лесопильные и сыроваренные заводы в тайном сговоре с кабатчиком Бурсаковым. Когда обнаружилось, что народные копейки израсходованы, а построенные на них заводы официально числятся за Бурсаковым, то Рубков был отстранен от «представительства», но народ остался нищим, ограбленным. Особое место в поэме занимает чиновник Максим Лизоблюдов. Прототипом этого образа послужил известный тогда публицист Е. Д. Максимов (псевдоним — М. Слобожанин), усердно восхвалявший в «Терских ведомостях» репрессивные меры терской администрации против горцев. Любопытно при этом, что у Максимова и логика полицейская. Максимов требовал применять «репрессивные меры» против -горцев с расчетом пресечь преступность.

По характеру своего дарования Кануков был публицистом. Жанр, наиболее соответствовавший его таланту, художественный очерк, разрабатывающий злобу дня в ее политическом, социальном и этическом аспектах. Публицисту такого характера необходима трибуна для своевременного выступления. И Кануков нашел ее в русской периодике. Собственно, не только Кануков, но и все осетинские писатели дореволюционной поры, в том числе и Коста Хетагуров, свою «газетную публицистику» (Коста) помещали в русской прессе. Даже когда появилась осетинская периодика, писателям вновь и вновь приходилось выступать на страницах русской печати, ибо осетинские газеты и журналы были недолговечны. По иронии судьбы Кануков, может быть, больше всех торопившийся прийти со своим живым словом к родному народу, больше всех и запоздал. Его наследие стало известно и доступно народу почти сто лет спустя. В 1870 году он пишет свое первое произведение («В осетинском ауле»), в 1963 году его сочинения выходят отдельной книгой. Забытый на многие десятилетия писатель до сих пор не нашел и своего заинтересованного исследователя. Лишь в последнее десятилетие осетинская критика и литературоведение обратили серьезное внимание на эту исключительно интересную фигуру в истории осетинской общественной и художественной мысли. Значительное место уделено Канукову в книгах Тотоева и Ардасенова, а Габараев посвятил ему специальную монографию. Однако ни общая очерковая характеристика писателя в книгах Тотоева и Ардасенова, ни беглая оценка Габараевым мировоззрения Канукова не создают образа писателя *во всем его объеме, значимости и неповторимом обаянии.

Образ Джамбулата, наоборот, был развит и изменен. В первом варианте Джамбулат после сумасшествия Фатимы бросался с кручи и своей смертью как бы искупал свою вину. Во втором варианте этот момент выброшен совсем. В повествование введены два дровосека, зыражающие народную точку зрения на дворянских последышей, дающие им убийственную характеристику. Кроме того, образ Джамбулата обогащен рядом мелких деталей, ярче оттеняющих его сущность. Правда, в поэме сохранены черты поэтики романтических поэм Пушкина и Лермонтова в описании природы, в лексике и фразеологии. Но строго говоря, описания Кавказа у Пушкина и Лермонтова реалистичны, несмотря на их декоративность, так как в них отразилась первобытная пышность и красочность кавказской природы. С другой стороны, используя, прежде всего, опыт Пушкина в создании реалистической поэмы о Кавказе («Тазит»), Коста усилил акцент на социальной мотивировке поступков героев и добился не только психологической, но и социальной обусловленности характеров. Примечательно, что при этом романтически возвышенная фразеология превратилась в средство разоблачения эгоистической сущности романтического характера. Название поэмы (как и в комедии «Дуня») именем главного персонажа указывает на то, что судьба этого героя и есть центр изображаемых противоречий. И в самом деле перед нами тяжелая трагедия женщины-горянки, попытавшейся отступить от патриархально-феодальных устоев жизни и адатов, соответствующих им, перейти на сторону простых горцев-тружеников и ставшей жертвой этих устоев и адатов.

Первое, что заставляет усомниться в правомерности приведенных параллелей, это их множество и разнохарактерность. В самом деле, не слишком ли много влияний для одной комедии, не слишком ли произвольно сближение таких разных по своим идейным задачам произведений, как «Запутанное дело» Щедрина, «Что делать?» Чернышевского, «Свадьба» Чехова и «Дуня» Коста Хетагурова? При сопоставлении этих произведений утверждения проф. Л. П. Семенова оказываются несостоятельными, аргументация же его — чисто формальной, состоящей из сближений фамилий героев вроде следующих, один из героев повести «Запутанное дело» — Мазуля, в комедии «Дуня» есть художник Мазилов в романе «Шаг за шагом» главный герой Светлов, и в «Дуне» тоже есть Светлов и т. д. Нет необходимости оспаривать эти аргументы. Серьезного возражения заслуживает только параллель с романом. «Что делать?», так как она вслед за Семеновым упорно повторяется в литературе о Коста. В самом деле, где «новые люди», представители демократической интеллигенции в комедии «Дуня»? Конечно, ни помещик Сомов и его жена, ни семья Суй- кова, бывшего оперного певца, спесивого и глупого человека, ни художник Мазилов, ни музыкант Трубадуров, ни поэт Пе- рышкин не могут быть отнесены к «трудовой демократической интеллигенции». Это не «новые люди», а всего лишь «бывшие люди», тунеядцы и бездельники. В сатирической комедии Коста в центре внимания автора проблема взаимоотношений народа и интеллигенции. Коста Хетагуров высмеивает ту часть художественной интеллигенции, которая потеряла связь с народом, да по существу и с искусством.

К сожалению, Кубалов был далек от передовых идейных исканий своего времени. И он не сумел подняться выше уровня идеалов патриархального крестьянства и его певца, слепого Бибо. Правда, поэму «ЛЕфхаердты Хаесанае» он записал от Бибо Зугутова и обработал в годы пребывания в гимназии, почти юношей. Но, к сожалению, и в другие годы ои остался на той же почве скудных, неразвитых идеалов. Вероятно этим объясняется и суровый отзыв Коста Хетагурова о Кубалове и поэме «Л:фхаердты Хаесанае»: «Кубалова, к сожалению, я не знаю, — видел его только раза два. Судя по его «фхаердты Хаесанае», я не вижу в нем тихой вдумчивости в смысл и цель жизни и поэзии. И это не потому, что он еще молод, — нет! даже по детским опытам особенности автора можно видеть ясно», т. е. насколько он поверхностен или вдумчив и глубоко восприимчив Хетагурову «Ефхаердты Хаесанае» как произведение нравилось, об этом говорят другие упоминания им поэмы, но не нравилась позиция автора, т. е. тот смысл и те цели жизни и поэзии, которые предлагает сказитель патриархального крестьянства в своем отчаянии перед неумолимым движением буржуазных отношений. Недовольство Хетагурова, революционного демократа, понятно и без комментариев. Этот отзыв написан с сентябре 1899 года, в Херскоиской ссылке, когда он уже создал лучшие произведения своего революционно-демократического искусства, осветив осетинскую действительность и сознание родного народа идеями революционной демократии. Обращение его современника к идеалам патриархальной старины ему, разумеется, должно было казаться бессмысленным и бесцельным.

Фатима одна против бога, света и отца — в этом источник ее объективной слабости (но не слабости ее характера!), в этом же вторая причина ее трагедии. Чувствуя в словах дочери горький упрек, Наиб идет на: уступку, отказывается от своих прав отца, данных ему адатом: Но он требует от Фатимы «сердечного признанья», — т. е: выйти замуж по своему выбору. Наиб, отказываясь от своих: прав, остается безупречен в отношении адатов, которые обязательно требуют выдать дочь замуж в определенном возрасте, но не обязательно настаивают остановиться именно на* отцовском выборе. Фатима, добившись этой уступки, признается Наибу, что связана с Джамбулатом клятвой — силой большой любви и до сих пор ждет его. Но она понимает, что не сможет отстоять свое право на ожиданье любимого человека, поэтому» предлагает: Изволь, отец, я покорюсь Своей нерадостной судьбе. Сдаюсь пред силою адата… Нарушу юности обет… Фатима уступила адату и воле отца свое право на любовь, сдавшись «перед силою адата». Она нарушила «юности обет» — в этом третья причина ее трагедии. Но она решается воспользоваться уступкою отца, чтобы порвать со своей средой, уйти к тем, на чьей стороне правда и справедливость, выйти за бедного горца Ибрагима. Отец Фатимы, наиб и князь, не допускает мысли о том,, что его дочь может выйти за простого горца. Преодолеть сословную спесь, сравнять себя с бывшим холопом—это выше сил отца. Он возражает и вразумляет: «Но он ничтожен, он убог, Опомнись, дочь!» — «Отец, пылает Любовью сердце в нем давно».

По его же рекомендации Коста в 1881 году, в разгар лобедоносцевской реакции, поступил в Академию художеств в столице России. Здесь кончается юность будущего поэта. Начинается его самостоятельная жизнь, полная забот и тревог, нужды и лишений, глубоких раздумий и идейно-эстетических поисков, труда и борьбы — словом, скитальческая жизнь интеллигента-разночинца. С чем же приехал Коста в столицу? Будущий поэт провел свое детство в горской патриархальной среде, культурный обиход которой был непритязателен, но своеобразно богат. В нем Коста нашел прежде всего памятники устно-поэтического народного творчества, «преданья старины глубокой». В нем же он черпал свои первоначальные представления об идеале человеческой жизни и человеческого достоинства. Сюда же относятся первые впечатления любознательного мальчика от повседневной жизни родного народа. Не будет ошибкой сказать, что впечатления, вынесенные из этой среды, послужили основной почвой, на которой формировались идейно-эстетические представления поэта. Исследователи нередко и справедливо говорят и о влиянии Левана на духовный рост сына. Однако это влияние было невелико и односторонне. В детстве Коста редко общался с отцом, а позднее он больше бывал в школе, нежели дома. Идейно-политическое формирование Коста шло почти вне влияния отца. Конечно, Леван Елизбарович был очень далек от идейных устремлений сына. Он не мог ни понять, ми, тем более, принять их. Однако, умный от природы, он не стал препятствовать сыну на его пути к неведомым отцу идеалам.