Литературный сайт Александра Ольшанского

Преступники могли протестовать 200 путем воровства против существующего общественного строя» только как отдельные лица; вся мощь общества наваливалась на каждого в отдельности и подавляла его чрезмерным превосходством своих сил. К тому же кража была самой некультурной, самой бессознательной формой протеста и уже по одному этому не могла стать всеобщим выражением общественного мнения рабочих, хотя бы они в душе одобряли ее». Мы не думаем отождествлять положение рабочих, о которых говорится в работе Энгельса, с положением крестьянских масс горских племен в пореформенный период, но приведенная характеристика первичных форм проявления возмущения угнетенных дает нам ключ к правильному пониманию и оценке воровства и индивидуального террора, к которым прибегали отдельные представители крайне нуждавшегося горского крестьянства. Коста Хетагуров, верно вскрывая совокупность социальных причин воровства и разбоя, ясно понимая, что эти явления в известной степени суть формы бессознательного возмущения обездоленных масс, все же решительно осуждал воровство, разбои, абречество, со всеми породившими их условиями общественной жизни. Об этом свидетельствуют не- только его публицистические статьи, но и такие поэмы, как «Фатима» и «Перед судом». Защитники же национальной политики царизма, открыто проповедовавшие ненависть к «инородцам», в особенности к горцам Кавказа, преднамеренно объясняли эти явления психическим складом горцев. Так, например, журналист М. Слобожанин, холопствовавший перед администрацией Кавказа, из причин, порождавших воровство, разбои и абречество.

Этот причудливый стилистический сплав не так трудно проанализировать на языке оригинала, но показать его на другом языке невозможно, д Свою книгу Коста разбил на три тематических раздела. В первый вошли произведения о народе, размышления о его судьбе и произведения, обличающие «врагов народных», иа- конец интимно-лирические стихи. Во второй раздел — басни, и в третий — стихотворения для детей. Самым обширным разделом является первый, занимающий больше половины книги. В свою очередь, он разбивается на несколько тематических подразделов. Открывается «Ирон фандыр» стихами о «смысле и цели поэзии».. В стихотворениях «Завещание», «Если бы пел я, как нарт вдохновенный» и «Надежда» Коста намечает свою эстетическую программу. Характерно, что первое стихотворение в книге — эстетическая декларация — озаглавлено «Ныстун» — (обращение, завещание) и адресовано не только читателям, но и осетинским писателям — «другим певцам». Прости, если только рыданья Услышишь ты в песне моей: Чье сердце не знает страданья. Тот пусть и поет веселей. Но если б народу родному Мне долг оплатить удалось, Тогда бы запел по другому Запел бы без боли, без слез. Перевод неточен, мысль поэта несколько обеднена. Во второй строфе оригинала речь идет не только о родном народе. Коста считал себя должником перед всеми народами. Поэт определяет свою песню как рыданье, вызванное народным горем и невозможностью оплатить свой долг перед народом. И здесь уместно привести слова Н. Г. Чернышевского в записи одного из его современников: «Вот вы упомянули, когда мы шли сюда, хваленого Надсона, с которым все, особенно дамы, почему-то носятся.

По окончании университетского курса обучения (1899 г.) Кубалов вернулся в Осетию, поселился в г. Владикавказе и стал работать по своей специальности, помощником присяжного поверенного, а позднее — присяжным поверенным. После Октябрьской революции Кубалов — все на той же работе, долгое время состоял членом коллегии правозаступ- ников Северо-Осетинской АССР. В 1937 году был арестован ио ложному обвинению и погиб в 1944 году. Помимо службы Кубалов принимал также участие з различных национально-культурных учреждениях (издательское общество «Ир», общество по распространению образования и технических сведений среди горцев Терской области), в самодеятельных культурных начинаниях и т. д. Однако надо отметить, что он всегда стоял в стороне от основных проблем общественной жизни. Эта черта одинаково присуща как общественной, так и поэтической позиции Кубалова. Взгляд Кубалова-поэта всю жизнь был обращен назад, опрокинут в прошлое. Поток жизни уносил его, раз навсегда обернувшегося назад и зачарованного прошлым. Однако мало указать на направление взгляда поэта. Важно выяснить: что же он увидел в прошлом, какие вынес впечатления из прошлого, что в нем привлекло его раз и навсегда. Первым и вершинным (это признается всеми) произведением Кубалова явилась поэма «фхаердты Хаесанае». По собственному свидетельству Кубалова поэма была написана в 1894 году, во всяком случае в том году он представил рукопись Гаппо Баеву, который в 1895 году во Владикавказской газете опубликовал прозаический перевод поэмы на русском языке.

Поэтому нам представляется ошибочным предположение Дз. Гугкаева о том, что «В 1822 году он «по слабости здоровья» оставил работу в семинарии, всецело отдался литературной деятельности и в последующий период своей жизни перевел на осетинский язык еще несколько книг, написал ряд стихотворений на грузинском языке и создал свою известную поэму «Алгузиани» (курсив наш — Н. Дж.). Ялгузидзе, безусловно, смог бы создать еще ряд произведений, как оригинальных, так и переводных, но 5 аагуста 1830 года во время холерной эпидемии в городе Тифлисе внезапно оборвалась его жизнь. Прошедшие 30 лет жизни Ялгузидзе заполнены служением делу бескровного присоединения родного народа к России, работой в учебных заведениях и подвижническим тру дом над созданием письма и книги на родном языке. . Идеалы поэмы «Алгузиани» от него уже далеки. Его «национальное воодушевление» сосредоточилось преимущественно на просвещении, так как к началу 20-х годов XIX века процесс присоединения фактически уже был завершен. Во всяком случае иного пути уже не было для осетин й это было совершенно ясно Ялгузидзе. Тот единственный путь патриотического служения родному народу, который И. Ялгузидзе сознательно выбрал в последнее десятилетие своей жизни, был путь просвещения^ создания книги и приобщения народа грамоте, к литературе. Лучшим доказательством этого служит его предисловие к Бедному им евангелию. Это единственный оригинал ныйдекст на осетанском языке дошедший до нас от Й.Ялгу. народу, и его исповедь перед ним.

Мудрит и он по-своему, Пока не проворуется И так до бесконечности, Как сказка про бычка. Этой особенностью публицистики Коста объясняется то, что после «Особа». поэт не дает уже широкой объективной картины народной жизни, а берет какую-либо одну ее сторону и анализирует ее в связи с деятельностью царской администрации, а общая картина жизни вырисовывается лишь из всей совокупности статей Коста, которых насчитывается более шестидесяти. Этой особенностью публицистики Коста. объясняется и то, что все основные статьи его как бы посвящены выявлению одного ряда противоречий. Это противоречия между администрацией и горцами, шире между правительством и народом, существующим строем и насущными интересами народа. этом социально-историческом конфликте между народом и правительством поэт был, конечно, на стороне народа. Но поэт не декламирует свое отношение. Он анализирует объективное положение вещей и неопровержимо доказывает, что в этом конфликте правда на стороне народа, в данном конкретном случае на стороне горской бедноты Кавказа; что эта правда вытекает не из его субъективных симпатий и антипатий, а из объективного содержания фактов и, следовательно, авторские симпатии и антипатии обусловлены обьективной действительностью. Это положение прямо вводит нас в природу стиля публицистических статей Коста, для которых характерен крайне сдержанный тон изложения фактов. Коста, поэт необычайной эмоциональной силы, в публицистике почти никогда не прибегает к эмоциональному воздействию, он всегда последовательно держится достоверных фактов, анализирует их смысл и дает им точную оценку.

На гимназической скамье он задумывается над жизнью своего многострадального народа. Он трезво вглядывается в его повседневное житье, реалистически судит о его жизни, объясняет его воинственное прошлое, пытается помочь ему разобраться в сложившейся исторической ситуации и тем облегчить его страдания, ибо капиталистические отношения разрушали все привычное, устоявшееся, традиционное, не оставляя неподготовленному горцу времени для выработки верного взгляда на сложную и противоречивую действительность. Однако слово писателя, глубоко заинтересованного » судьбах родного народа, было услышано, быть может, отдельными интеллигентными осетинами, числом не более одного десятка, и вскоре было забыто. Дело в том, что в 70-е годы XIX века из осетин читать в русской периодике серьезные выступления публициста мог лишь ограниченный круг людей, воспитанников русских средних и высших учебных заведений. С другой стороны, .Кануков в кавказской периодике выступал всего лишь 2 года офицера, от журналистики, а вслед за этим судьба занесла его в Восточную Сибирь и на Дальний Восток. Там он •совершенно оторвался от родного края, интересы которого невольно ушли из поля его зрения. Он горячо любил родной народ, отлично владел родным языком, но страстное желание непосредственно вмешаться в его судьбу побуждало его выступать в русской прессе, ибо осетинской еще не было и в помине. Не было еще даже книги светского содержания на родном ему языке, а ждать и писать по-осетински в расчете на будущие поколения было чуждо его нетерпеливой натуре бойца, острого политического мыслителя и публициста.

Кое кто — это, конечно царская администрация. Отсюда ясна тактическая концепция поэта: надо внутренние противоречия до времени оставить в стороне, все силы народа направить на борьбу против царизма. Однако Коста от этой тактики отказался вскоре после возвращения на родину. Как только основательно познакомился с положением дел на месте, так резко напал именно на тех кулаков-мироедов и аристократов, обличение которых считал несвоевременным еще несколько месяцев тому назад в полемике с Цаголовым. Кстати, теперь поэт, освещая земельный вопрос, неоднократно ссылался именно на Цаголова в знак своей солидарности с ним. В статье «Внутренние враги», анализируя несостоятельность претензий осетинских дворян на земли населения поселка Дурдур, Коста показал, что все эти «алдары», «тауби» и «бадилаты» — то же самое, что и помещики, тавади, беки, ханы и подобные им социальные верхи у других народов. Исторической аналогией поэт доказывает «необузданность в отношении народа» всякого рода аристократов, затем заключает, что алдаров и подобных им «дворян» «не только нельзя считать своими единоплеменниками, но прямо самыми злейшими врагами экономического и нравственного благополучия одноплеменного населения». Защищая экономические интересы народа, Коста все чаще и резче выступал за наделение землей «иногородних» в казачьих станицах, «временно-проживающих» в осетинских селах (см. «Насущные вопросы») и крестьян-переселенцев, пришедших на Северный Кавказ из центральной России (см. «На чужбине»).

Наши представления о писателе намного обогащены трудами молодого литературоведа 3. Н. Сумеиовой, собравшей почти все наследие писателя, подготовившей к печати его первое собрание сочинений и давшей к ним богатый историко-литературный комментарий. Чрезвычайно скудны и те биографические сведения, которыми располагаем мы в настоящее время. Почти все они почерпнуты из произведений самого Канукова и лишь некоторые документальные данные удалось обнаружить 3. Сумеиовой и Г. Кравченко. Год рождения Канукова Инала Дударовича точно пока не установлен. Он сам указывает, что в августе 1861 года, когда отец отозвал его из приготовительного класса Ставропольской гимназии, чтобы взять его с собой в Турцию, ему было 9 лет. Отсюда исчисляют год рождения писателя все исследователи 1852. Однако в ряде случаев писатель ошибочно указал датой переселения в Турцию 1860 год, поэтому в указанных выше книгах появилась новая дата 1851 год. Родился Кануков в семье состоятельного алдара, представителя осетинской знати — «привилегированной и родовитой фамилии», — получил в детстве типично алдарское- воспитание. Однако переселение в Турцию в корне изменило социальное положение всей семьи Дудара Канукова. Вернувшись на родину, Д. Кануков потерял и свои алдарские права, и свой офицерский чин (подпоручика). И, как указывает писатель, пришлось его отцу самому взяться за крестьянский труд: «Мы остановились у бывших холопов на Первых порах, — но благодаря заботливости людей, знавших моего отца, нам недолго пришлось жить там: общими силами нам натаскали строевого лесу для постройки сакли, понадарили все, что нужно для первоначального обзаведения.

Любопытно, что Карл Маркс почти одновременно с Белинским (1844 г.) решал этот вопрос по такому же принципу. Он писал: «Каждое из твоих отношений к человеку и к природе должно быть определенным, соответствующим твоему намерению, проявлением твоей действительной индивидуальной жизни. Если ты любишь, не вызывая взаимности, т. е. если твоя любовь, как любовь, не рождает ответной любви, и ты путем твоих жизненных проявлений, как любящего человека, не можешь стать любимым человеком, то твоя любовь бессильна, и она — несчастье». Высоко гуманистический этический идеал Белинского сложился, конечно, на основе его общего мировоззрения, но он опирался в то же время на художественный опыт великих русских писателей, и прежде всего Пушкина. Слова Белинского о том, что при неразделенной любви нравственно- развитый человек должен благословить его или ее на новую любовь и новое счастье, как бы комментируют стихотворение Пушкина «Я вас любил…». Первая и главная особенность этого стихотворения — его глубочайшая человечность. Автор лишь слегка признается, что он еще не разлюбил («Любовь еще быть может, в душе моей угасла не совсем»). Но это настойчивое повторение, пусть даже в прошедшем времени, в составе восьми строк: «я вас любил, я вас любил, я вас любил…» — больше всего убеждает в том, что он еще любит, и если не говорит о своей любви, то потому лишь, что «я не хочу печалить вас ничем». И «благословляет…» ее на новую любовь и новое счастье: Я вас любил так искренне, так нежно, Как дай вам бог любимой быть другим.