Литературный сайт Александра Ольшанского

V Коста выступал против травли горских народов, против разжигания вражды между русским населением Кавказа и : горскими народами, против закрытия даже тех немногочисленных школ, в которых могли обучаться дети горцев, за просвещение горских народностей, за приобщение их к обще российской культуре. Таковы основные линии борьбы Хега- ; гурова против национальной политики царизма. Однако все эти вопросы он рассматривал в тесной связи с экономическими и политическими интересами горского крестьянства. Он. глубоко понимал, что равноправие народов будет пустым звуком, если горцы останутся по-прежнему без земли, без права участия в решении общественно-политических вопросов, останутся в зависимости от «своих» алдаров. Вот почему национальный вопрос Коста всегда рассматривал в совокуп ности с вопросами экономического и общественно-политичес кого устройства горцев. казе» и др. В этом отношении Коста является прямым наследником идей Чернышевского и Добролюбова по национальному вопросу. В своих публицистических статьях Коста неоднократно .анализировал условия экономической, общественно политической и культурной жизни горцев и каждый раз рядом неопровержимых доказательств, составленных на основе фактов из официальных источников, убеждал читателя в том, что все действия, законы и вся политика царской администрации направлены против коренных интересов горского населения Кавказа. Самой характерной в этом плане является статья «Неурядицы Северного Кавказа», опубликованная в «Санкт- Петербургских ведомостях», в №№ 82, 112, 129 за 1899 год.

От горца требовалось энергичное приспособление к новым условиям жизни, перестройка не только хозяйства, но и быта, сознания, ломка вековых этических представлений и норм, освященных традиций. Кроме этого, горцы, только недавно вышедшие из шестидесятилетней войны с Россией, только недавно смирившиеся с потерей своей патриархальной вольницы, а частью пустившиеся в трагический для них путь в единоверную Турцию, более драматично воспринимали процесс колонизации, нежели население других окраин России. Таким образом, пореформенный период в истории горцев Кавказа, в том числе и осетин, породил острые и сложные, глубоко драматичные и противоречивые сдвиги в хозяйственном укладе, в быту, сознании и психологии. И, естественно, что разум народа весь был обращен к выяснению, осмыслению и решению этих совершенно новых для горцев явлений живой действительности. Ломка векового уклада жизни шла широким фронтом, поэтому все вопросы экономики и политики, этики и психологии, культуры и быта, национальных отношений и будущности народа сплелись как бы в единый клубок повседневно тревоживших народ противоречий. Нужны были деятели широкого кругозора, глубоких познаний и великой мудрости, чтобы осмыслить и решить все эти вопросы в их совокупности, в их многоликом единстве. Нужны были общественные деятели нового типа, ибо время военных вождей и политиков, выступавших от имени горцев в период «политического освоения» Кавказа Россией и полувековой войны с ней> прошло. Наступила пора просветителей и революционеров, мыслителей и поэтов национального и всероссийского масштаба.

Распад Аланского политического объединения должен ‘был иметь своим непосредственным результатом восстановление самостоятельности (или суверенитета) родов. В жизни алан-осетин, обитавших в XIV—XV вв. в горах мелкими изолированными обществами, усилились родовые начала и родовые институты», ибо распад прежних соицаль- но-политических отношений неминуемо привел к усилениию родовых начал, которые только и могли теперь обеспечить общественный порядок. Население, жившее на равнинах, и уже в какой-то мере, растерявшее родовые связи, теперь, после монгольского разгрома, вынуждено вновь опереться на родовые отношения, которые только и могли теперь обеспечить обещественный порядок. Здесь-то и должна была резко проявиться вся острота засилия «больших или сильных» родов. Жившие до нашествия монголов в горах роды, конечно, сохранились больше, в то время как равнинные были разбиты и лишь остатки их бежали в горы и естественно должны были оказаться в безысходном положении беззащитных людей перед произволом сильных, многочисленных родов. Эта ситуация и должна была послужить исторической почвой, породившей проблему одиночества и образ Одинакого. Остатки разбитых родов в одних случаях героически отстаивали свое достоинство, отражая притязания соседних гордецов» с оружием в руках, подобно Хасане Афхардову, в других же случаях искали покровительства сильных родов, примыкая к одному из них, чтобы в его силе найти надежную защиту. В этой же трагической ситуации должна была родиться идея «братания родов».

Между тем, совершенно бесспорно: о каком бы времени и о каких бы событиях ни пиг сал поэт, в пафосе произведения неминуемо отражаются идейные искания его эпохи. И если бы даже в «Алгузиани» описывались реальные исторические события и лица, идейное содержание ее можно было бы объяснить лишь исканиями определенного этапа в духовной биографии осетин. А, между тем, проф. Кекелидзе. доказал, что «в поэме нет ничего исторического. Поэма хранит какие-то смутные легенды «преджия ‘Северо-Кавказских народов, в частности осетин, приправленные теми сведениями из грузинской летописи, которые касаются осетин». Следовательно, единственным надежным критерием при определении времени создания поэмы остается ее идейный пафос. Это правильно нашупал еще Кекелидзе. Он пишет, что автор поэмы, во-первых, «несомненно христианин», «он глубоко проникнут убеждением в превосходстве христианства, он хорошо знаком с русским языком и русскими обычаями», в-третьих, «несомненно осетин по происхождению», па национальной принадлежности, ибо он «знает адаты и нравы, легенды и предания Северо-Кавказских горцев, в особенности осетин», а «в произведении проводится осетинская тенденция, оно написано с целью возвеличения осетин», в четвертых, автор хорошо знает «старую грузинскую героическую и романтическую литературу», он вырос в «грузинских культурно-литературных сферах». Все эти данные об авторе поэмы Кекелидзе черпает из содержания поэмы. Иначе говоря, все названные специфические особенности поэмы характеризуют прежде всего ее идейное содержание.

В стихотворении «Шалун», в первом варианте, последний стих читался так: Зайчик мой, Не гляди Стесняюсь я. Во втором варианте строка меняется: Зайчик мой, Не гляди — Реву: хлеба нет! В стихотворениях «Синица» и «Ласточка» высказана мечта поэта о жизни свободной и счастливой: Не ведая горя Нужды и князей. В третьем ряде стихотворений» пейзажные зарисовки весны, лета, осени и зимы. Поэт знакомит детей не только с чудесными картинами горской природы, но и с тяжелой жизнью горца, с его вековечным единоборством с суровой природой. Ведь зимой «как предков — нередко нас губит обвал». И голод, и холод, И труд — беднякам… Так Коста стремился дать детям неприкрашенное представление о жизни народа, чтобы они выросли с трезвым взглядом на жизнь, бодрыми и сознательными тружениками, с неистребимым желанием свободы и просвещения. Поучительна и судьба книги. Поэт долго, терпеливо и придирчиво пестовал ее. Тринадцать лет испытывал временем свои произведения Коста, прежде чем представить их на суд народа-читателя. Летом 1898 года он создает окончательную редакцию всех произведений. Еще раз исправил отдельные фразы, переменил некоторые слова в стихах и представил рукопись в Кавказский цензурный комитет, который 12 сентября того же года препроводил рукопись в Кавказский учебный округ на цензурный просмотр «ввиду того, что в составе комитета нет лица, знакомого с этим (осетинским — Н. Дж.) языком». Попечитель Кавказского учебного округа К. П. Яновский, цензурный просмотр «Ирон фандыр» поручил законоучителю- Эриванской гимназии Христофору (Пора) Джиоеву, который, спустя месяц, представил 25 октября подробный отчет о содержании книги.

Обозревая осетинский историко-литературный процесс дореволюционного времени с этих позиций, мы ясно различим в нем три периода. Это, во-первых, период возникновения литературы, постепенного накопления объективных условий и субъективных сил для полнокровного художественного творчества. Этот период начинается с момента установления русско-осетинских политических отношений в сороковые годы XVIII века и завершается в начале пореформенного времени, т. е. в первой половине 60-х годов XIX века. В течение целого столетия шло медленное и трудное созидание исподволь исторических, социально-экономических и культурных предпосылок возникновения литературного движения. Содержание этого периода определилось поворотным для исторических судеб осетинского народа событием: установлением русско-осетинских отношений, а затем вхождением Осетии, осетинского народа в состав Российской империи. Изучить эту предысторию осетинской литературы значит проанализировать и осмыслить исторические и культурные сдвиги в осетинской действительности за этот столетний период как явления, подготовившие осетинское общество к качественно новому этапу в истории его художественного развития — к созданию индивидуально-профессиональной традиции литературного творчества. Этот период как подготовительный, беден историко-литературными фактами. Завершается с приходом в литературу первого осетинского писателя Темырболата Мамсурова, творчество которого было качественно новым явлением в художественной истории осетин. Творчество Мамсурова — веха в истории осетинской литературы, отметившая завершение предыдущего подготовительного процесса, возникновение национальной литературной традиции и начало нового периода в ней — становления осетинской литературы.

Сказитель горького оплакивает судьбу этого несчастного одинокого: Ты-то, ты, безродный бродяга Хамырза! У кого нет ни родичей, ни близких людей. Ты причислил себя к роду Мулдаровых!.. Но они знать не знали тебя, жизнь твою не любили, И все же за них ты сложил свою голову!.. У села свернул ты вслед за гордецами Мулдаровых, И сгубил свою бедную одинокую голову, — Даже мертвый лежишь ты в стороне от Мулдаровых! Таким образом, проблематика поэмы фхаердты Хаесанае» одинокого Хамырзы. Живого не признавали, презирали и мертвого отделили! Покровительство сильных родов надежно, — говорит Коста Хетагуров. Но унизительно и неприемлемо, — считает сказитель, иллюстрируя свою мысль трагедией Хамырзы. Таким образом, проблематика поэмы «Л:фхаердты Хаесанае» могла возникнуть скорее всего в Осетии периода XIII—XIV веков, т. е. в трагической ситуации, созданной истребительными монголо-татарскими нашествиями. Именно тогда могла возникнуть проблема одиночества истребленных родов и образ одинокого во всей его трагической безысходности. И именно потому так страстно обличает сказитель несправедливость сильных родов и взывает к укреплению родовых связей,, ибо они «только и могли теперь обеспечить общественный порядок», явиться единственной защитой одинокого человека. Сказание об одиноком роде Афхардовых не могло быть создано, конечно, во второй половине XIX века. Оно дошло до нас в поэтическом изложении или передаче слепого певца Бибо Зугутова. Но оно не есть его индивидуальное создание. Сказанное и образ одинокого пришли к нему из глуби веков, но возможно, что талантливым поэтическим изложением давнего сюжета и пересозданием образа одинокого мы обят заны ему, а Кубалову — записью, в какой-то меде обработка кой и сохранением варианта Бибо.

Ты не чеченец, ты старуха, Ты раб, ты трус, ты армянин. Наиб свою власть обосновывает не только на грубой. Его права прочно покоятся на святых законах Магомета, на адатах родины. Подобно Гасубу, Наиб посылает своего последнего сына против гяуров и остается один, «разбита вся его опора». Но он Наиб, это его долг! Наиб усвоил не только святость законов Магомета, но и феодально-мусульманское красноречие. В этом он резко отличается от Гасуба. Речь Наиба цветиста, вкрадчиво-льстива, риторична. Добиваясь от дочери согласия выйти замуж, он особенно красноречив. Он хочет вызвать к себе участие, жалость, поэтому ссылается, во-первых, на свою старость, во-вторых, на одиночество, после гибели Джамбулата. Наиб призывает себе на помощь авторитет адатов и святость законов Магомета, подтверждая ими правильность своего предложения. Наконец, Наиб делает вид, что, собственно, он не только не проявляет своеволия отца и не оскорбляет человеческого достоинства дочери, но, напротив, делает все для того, чтобы облегчить ее участь: «Мои слова — не брань угрозы А скорбь о возрасте твоем «Клянусь вот этой сединою, Клянусь величием творца, Что я живу теперь одною Мечтой о счастии твоем. В поэмах Коста речевая характеристика персонажей всегда играет большую роль. И в этом нельзя не видеть известной «драматичности» его поэтических произведений, легко поддающихся инсценировке. Причем, рисуя образы представителей знати, Коста придает их речи подчеркнуто пышную, цветистую форму.

Глубоко неудовлетворенный приспособленчеством многих сородичей, он создает ряд сатирических по существу стихотворений: «Скупой» («Чъынды лаег»), «Другу» («Мемгар мае»), «Больной и навещающий» («Рынчын аемае рынчын- фаерсаег»), «Счастье» («Амонд»). Наконец, глубокая неудовлетворенность жизнью, траги- гическое ее восприятие привели поэта к религиозно-философским размышлениям о судьбе человека, о суетности мирского существования и, главное, к дидактическому утверждению •своего этического идеала. Возникают стихи с религиозно-философским и дидактическим содержанием: «О, мой бог» («О, мае хуыцау»), «Тишина» («Сабыр»), «Кому-то» («Кэемзе- даер»). Темырболат Мамсуров, несомненно, был человеком искренне верующим. Собственно, и основной причиной ухода с Кавказа в единоверную Турцию послужили его религиозные убеждения. Поэтому естественны в его творчестве размышления о сущности божеской воли, о суетности мирского существования людей, созданных и призываемых к себе богом после мгновенного пребывания их на земле: Живут лишь краткий срок, день один, Чтобы вновь потом предстать перед тобой, («О, мой бог»). Жизнь несправедлива и жестока, — то озаряет судьбу человека мгновенной улыбкой, то бросает его в пучину бедствий. Но в этой мучительной действительности остается единственная надежда — упование на божий суд. Характернейшим для этой логической цепи размышлений является, стихотворение «Тишина». «О, наш мир! Ты велик, Ты нас неустанно волочишь, То колотишь нас об утесы, То греешь нас на солнце.

Иначе говоря, посольство не добилось своей главной цели. Но само пребывание осетинского посольства в Петербугре «для Осетии означало открытие России; посольством была проложена столбовая дорога, раз и навсегда связавшая истерзанную Осетию с могущественной Россйиской империей» Оценивая значение деятельности первого осетинского посольства в России, автор несколько торопит события, предвосхищает последствия присоединения Осетии к России, выявившиеся позднее, но начало новой истории осетинского народа, национального возрождения осетин отмечает правильно. Фактическое присоединение Осетии к России произошло осенью 1774 года, в результате переговоров в Моздоке между астраханским губернатором Кречетниковым и осетинским посольством. «В ходе переговоров осетинские делегаты просили: считать Осетию присоединенной к Российской империи; возобновить подворье в Осетии; учредить военную крепость, военные форпосты, которые способствовали бы прекращению междоусобных разорительных войн; разрешить осетинам выселиться на предгорную равнину…; защищать их от нападений кабардинских и других феодалов». Требования осетинской делегации были удовлетворены полностью. При этом, получая выгоды, осетины как будто ничем не возмещали их, разве что передачей своих «гор в вольное употребление» России. Осетия тех времен от такой передачи практически никакого экономического урона не несла, но для России это значило получить выгоднейшую воен- но-стратегическую позицию в центре Кавказа, а в будущем и горнорудные богатства Осетии.