Литературный сайт Александра Ольшанского

По этой теории человеческое общество рассматривается по аналогии с человеческим организмом. Разумеется, при этом каждый член этого организма должен работать. Правда, в этом организме роль головы выполняет правительство, а роль рук — трудовые массы, но все работают. Отсюда«—идея трудовой жизни Лаптева и Дуни. «Пока мы живы, мы должны работать, должны приносить посильную пользу, без этого ни одно существо не имеет права на жизнь», — так излагает эту идею Дуня (см. 1-е действие, явл. VIII), называя ее «общечеловеческой, христианской». При этом, по мнению Дуни, каждый должен делать то, на что способен: «Если мы не подготовлены к более серьезному труду, то даже и добросовестная стирка белья дает нам право на жизнь» (см. 1-е действие, явл. XI). Все эти мысли о необходимости труда под видом .общечеловеческой, христианской морали служат лишь как бы теоретическим основанием законности, естественности тяжелого физического труда для народа. Правда, Дуня не понимает этого, но как только сталкивается лицом к лицу с простым трудом, она бросает все эти идеи, ее далеко не устраивает труд прачки. В главе XIII второго тома «Оснований биологии» — «Человеческое население в будущем» — Г. Спенсер развивает тезис о необходимости сокращения рождаемости, чтобы не было «недостатка пищи» «от умножения членов общества» и по существу примыкает к мальтузианству. Спасение от перенаселения земли Спенсер видит в том, что в будущем обществе смертность «должна будет средним числом возрастать по мере размножения человеческих существ» и в конечном счете, смертность уравновесит рождаемость.

Он сам сознает, что, став на путь вора и разбойника, он тем самым оторвался от родины, стал отщепенцем: «Сказать прости» родному краю, Как прежде, не могу теперь…» Значение этого образа не в его положительном примере, а в его критике патриархально-феодального мира и порождаемых им уродливых форм социального протеста. В поэме «Перед судом», в отличие от «Фатимы», не решаются новые проблемы. Здесь мы имеем дело с дальнейшим разоблачением реакционности патриархально-феодальных устоев жизни, уклада быта и этических норм. Только поэт берет более ранний период в жизни горцев. Видимо, вернувшись на родину и увидев потрясающие картины народной нищеты, Коста обратился для объяснения настоящего к истории недалекого прошлого» к явлениям, характерным для пореформенного периода. Но этого было недостаточно, и он все глубже уходил в прошлое своего народа. В поэме «Перед судом» мы имеем дело уже с явлениями дореформенного периода, а в поэме «Плачущая скала» и в очерке «Особа» поэт анализирует социальную иг историческую проблематику жизни родного народа в начале XIX века, т. е. поиски объяснения настоящего историей привели поэта к истокам новой истории кавказских горцев — к периоду присоединения их к русскому государству. В поэме «Перед судом» мы наблюдаем и стремление поэта дать общую оценку социальной структуре жизни горцев (совмещение приволья с рабством). Однако развернутую социально-политическую характеристику исторических событий и общественной жизни прошлого мы имеем только в «Плачущей скале» и очерке «Особа».

Основным средством обличения в поэме служит правдивый рассказ о деятельности всего самодержавно-государственного аппарата, представленного в поэме семью чиновниками, прошедшими все ступени царской службы от должности писаря до поста «старшого страны неведомой». Избрав для повествования размер и строфику «Кому на Руси жить хорошо», Коста повел рассказ свободно и легко. Выбор был исключительно удачен. Широкий, вольный простор некрасовской строфики позволил Коста Хетагурову непринужденно менять интонации, переходить от едкой иронии к сарказму, от беспощадного издевательства к гневной обличительной речи. Повествователем выбран бывший военный, ныне, вероятно, деятель просвещения. Это позволяет как повествователю, так и автору расширить стилистический диапазон и естественно переходить от нарочито грубых сравнений к высокому пафосу, от фразеологии из военного обихода к литературным цитатам из Лермонтова («В минуту жизни трудную»), Толстого («Плоды просвещения», «Чегек бо- каг вина») н др. Сидят выгнанные чиновники рядком, «по старшинству, по выслугам», «сосут табачный дым». Заявляется к ним Старик с вестью об увольнении «правителя канцелярии» Ха- панцева. Чиновники пришли в уныние: если уж сам Хапанцев попался, то хоть ложись и помирай! Ведь это осторожнейший, Ведь это гениальнейший чиновник… ах, как жаль! Старик обличает Хапанцева как «бесспорно осторожнейшего и гениальнейшего» паука-грабителя: Вы все сбирали крупными, А он себе тихохонько И с нищего, прохожего Абаз последний брал.

Это обращение является более поздней вставкой в основной текст и поэтому наводит на мысль, что оно было написано тогда, когда автор для себя уже решил мучившие Владимира вопросы. Вот что противопоставляет автор решению героя: Борис! Борис! К чему поспешность роковая? Ужель забыл ты, что «Борись!» — Всегда и всюду наш девиз. Кто с ним, тот горе презирает, Вперед по жизненным путям Он гордо, смело с ним шагает, И если только умирает, То без проклятья прошлым дням! , А ты? Ты, руки умывая, И жизнь и смерть так презирая, Пред светом можешь лн сказать, Что ты познал и жизнь и свет; Что ты не взглянешь уж назад, И что святого в мире нет? Наметилась принципиальная разница в позициях автора и героя. Есть в мире нечто такое (святое), во имя чего стоит бороться и умереть бойцом, — убеждает автор. Я проклинаю себя и весь «род людской», лучше умереть, чем жить в этом мире лжи и рабского пресмыкательства, — решает герой. Автор и герой в неприятии существующей действительности сходятся, в оценке людей и жизни во многом расходятся, а в определении перспективы — на совсем разных позициях. Возможно, что здесь мы имеем дело с внутренним спором автора с собственными заблуждениями, уже изжитыми ко времени написания поэмы. В этом убеждает не только прямая полемика автора с героем в приведенной вставке, но и двойная мотивировка отказа Владимира (Бориса) от решения покончить с собой. В первом варианте Владимир отказывается от мысли о самоубийстве под влиянием «дальнего колокольного звона», звуки которого в нем родили «мысли дивные» о возвращении вновь к вере в бога: Он долго, долго так молился, Дни прошлой жизни проклинал.

Коста считает себя поэтом-пахарем. Сердце народа — это его «изобильная земля», «думы страны» — его «осенняя жатва». Поэта-пахаря, жнеца народных дум, не потсигнет бедность, ибо весь мир «скорбью наполнен земною. Да и образ поэта-пахаря, поэта-сеятеля прямо перекликается с аналогичными образами у Пушкина («свободы сеятель…») и у Некрасова («Сеятелям»). Такова в принципе эстетическая позиция Коста в «Ирон фандыр». Она явно полемична, если сравнить ее с позицией некоторых его современников. Он противопоставлял им свое революционно-демократическое понимание «смысла и цели жизни и поэзии». Политическая лирика Коста проникнута теми же идеями,, что и его публицистика, т. е. в центре внимания поэта вопросы экономческого и общественно-политического положения народа. Один из основных мотивов политической лирики Коста в «Ирон фандыр» точно сформулирован в поэме «Кому живется весело» — «что за жизнь народная, когда в земле нужда!». Вопрос крайнего безземелья горцев-крестьян, многократно поднимавшийся поэтом в публицистике, ставится и в ряде стихотверений «Ирон фандыр». В стихотворении «Спой!», в котором повествование ведется от имени горца-крестьянина* говорится: Всех людей земля кормит… Спой! Когда будешь оплакивать меня… О горе, — скажешь,— Отняли у нас землю! (подстрочник) В стихотворении «Додой» также говорится об отнятых землях — «горы отняли» (в другом варианте «нивы отняли»), 268 но резче всего земельный вопрос ставится в стихотворении «Взгляни»: Народ, изнуренный заботой, Нет места тебе ни в горах, Ни в наших привольных полях: Где бы сесть, где ходить, где работать!

Перекинув через плечо маленькую сумку, где лежал кусок черствого чурека это была вся еда на длинный летний день — уходил Коста в горы на кладбище, где была могила его матери. Здесь он пас ягнят, и нередко скудный обед его был полит обильными слезами» (Ю. Либединский). Это давняя легенда о детстве поэта, ничем не подтвержденная, кроме плохой хрестоматийной традиции. Ничего подобного на самом деле не было. Мачеха будущего поэта Кызмыда Сухиева действительно не любила мальчика «из соревнования к своей дочери», как об этом рассказывал сам Коста, но бить и ругать его, попрекать куском хлеба и гнать пасти ягнят (да еще на кладбище) она не могла. Нет никаких сведений, подтврждающих подобный вымысел, противоречащий свидетельствам самого поэта. Коста был единственным сыном известного и почетного в горской среде Левана. Родственники к его сыну были внимательны, Коста был волен уходить из дома когда и куда хотел, никто не принуждал его пасти ягнят и, кстати, это не такое уже тягостное занятие. Леван Елизбарович серьезно был озабочен школьным образованием сына. Мальчик семи лет был отдан в Нарскую иерковно-приходскую школу, а через год перевезен во Владикавказ (ныне г. Орджоникидзе) и устроен в приготовительный класс мужской прогимназии. — В 1871 году по ходатайству отца Коста был определен в Ставропольскую гимназию, где проучился до 1881 года. Здесь он получил хорошее по тем временам образование. Особенно много занимался он живописью под руководством учителя рисования В. И. Смирнова, окончившего Петербургскую Академию художеств е отличием, в одно время с Репиным.

Отец, «бурый медведь», требует большой калым, для него женитьба-замужество — торговая сделка: человек со всеми его достоинствами, разумом и чувствами полностью заслоняется материальными благами; вещи нивелируют личность, человеческие отношения заменяются вещными. Таковы отношения между людьми в патриархально-феодальном обществе, обремененные еще тяжелым балластом родовых пережитков и нарождавшихся буржуазных норм морали. В системе этих отношений судьба горянки имеет резко трагический исход: смерть или вечное рабство. Из группы женских образов, созданных Коста Хетагуро- вым, выделяется горянка из колыбельной песни «А-лол-лай» своим сдержанно-суровым, стойким характером. Она напевает сыну песню о горестной судьбе горца: вечный труд, голод и холод — такова доля бедняка. Эта же судьба ожидает малыша, и мать поет ему об этом. Вырастешь и тебя ожидает «черный горский труд»: Будешь ты, надев арчиты, Отгребать под снегом скрытый Сена мерзлый клок… Спи сынок! Оригинал богаче, выпущена целая строка «будешь отгребать сено из-под снега», «голодный и замерзший», «Будешь таскать на спине вязанку хвороста», — говорит мать, но при этом завещает все же: «Как помру — не вздумай в горе Ты покинуть наши горы. Ты люби свой край, А-лол-лай!» Женщина-крестьянка при всей ее духовной красоте и силе, изображена поэтом как наиболее угнетенная личность. Немногим лучше и судьба юноши-горца, представленного в творчестве Коста чаще всего пастухом. Типичной для горца бедняка является биография героя поэмы «Кто ты?», почти совпадающая с биографией Ибрагима («Фатима»), Эски- разбойиика («Перед судом») и Кубады («Кубады»).