Основатель Царёва-Борисова

К 400-летию Красного Оскола

Жители Изюмщины всегда относились к истории своего края с особым интересом. Это естественно, тем более, что край очень богат на значительные исторические события и на яркие, самобытные личности. Как бы ни отшибали у нас память, как бы ни забивали ложью сознание, все равно нормальному человеку хочется знать, кто его предки и как они жили.

Когда схлынет вал всеобщего осатанения и жизнь войдет в нормальное русло, когда люди поймут и убедятся, что всевозможные демократизации, приватизации, либерализации и пpочая дребедень — все это чужебесие и от Лукавого, пpичем не столько

К 400-летию Красного Оскола

Жители Изюмщины всегда относились к истории своего края с особым интересом. Это естественно, тем более, что край очень богат на значительные исторические события и на яркие, самобытные личности. Как бы ни отшибали у нас память, как бы ни забивали ложью сознание, все равно нормальному человеку хочется знать, кто его предки и как они жили.

Когда схлынет вал всеобщего осатанения и жизнь войдет в нормальное русло, когда люди поймут и убедятся, что всевозможные демократизации, приватизации, либерализации и пpочая дребедень — все это чужебесие и от Лукавого, пpичем не столько от доморощенного, а сколько от заокеанского, что ценность жизни измеряется не в «доллярах», а самой жизнью, духовным, нравственным и историческим ее содержанием, человеческим, а не скотским ее началом, вот тогда, можно надеяться, появится в Изюме человек, который напишет историю родного края. Начинать эту работу смолоду, ибо ее хватит на десятилетия увлекательнейшего поиска.

Taкoй человек в Изюме в свое время был — Николай Викентьевич Сибилев, чьи археологические труды стали известными во всем мире, но чье имя по причине то ли чрезвычайной занятости начальства, то ли его непонятливости никак не увековечено — ни в названии созданного им музея, улицы или хотя бы переулка. Да и автор этих строк собрал материал об этом удивительном человеке на целый роман, а руки до него не доходят, все недосуг.

Зато центральная улица, некогда Большая, до самого последнего времени носила имя ненасытного палача, зачинщика и организатора пресловутого рассказачивания некоего Якова Михайловича Свердлова, чей папаша, к слову, держал граверную мастерскую, один экземпляр печатей делал для большевиков, а другой сдавал в царскую охранку. Главная улица города куда с большим основанием могла бы называться, скажем, Елизаветинской — императрица Eлисавет, как ее величал в одах Ломоносов, преобразовала Изюмский казачий полк в регулярный и тем спасла несколько сот тысяч человек от опричников Свердлова. Теперь центральная улица носит символическое название — Соборная. Хорошее название, молодцы, дорогие мои земляки!

Да одного ли Свердлова пытались увековечить в названиях улиц? Наверняка была или есть еще улица питерского палача Урицкого или какой-нибудь фурии типа Розки Люксембург…

Многие наши 6еды берут начало в нашем незнании, оно извинительно, однако до поры до времени. Если же мы смиряемся с незнанием, а знание сопровождается пренебрежением к правде, то тут уж рождается неуважение к самому себе. Человек лишается каких-либо ориентиров в жизни, не различает ни добра, ни зла и выламывается из родовой, социальной и духовной цепочки. Превращается в нечто человекообразное, которое легко поманить каким-нибудь сникерсом в новое «светлое будущее», которое, тут сомневаться в не приходится, будет обеспечено в новых резервациях для новых индейских племен, входивших в некогда великое и могучее государство.

Прошу извинить за пространное предисловие, но мне представляется оно необходимым для понимания того, о чем речь пойдет дальше, а главное — для прояснения связей событий далекого прошлого и нынешнего бедлама в нашем сознании, которое и определяет наше сегодняшнее паскудное бытие. Нет, не бытие определяет сознание, это мы уже проходили, а напротив — сознание бытие.

Несколько лет тому назад исполнилось 400 лет Царева-Борисова, то есть Красного Оскола. Царев-Борисов — имя в истории громкое. Примерно в одно и то же время возводились Воронеж, Самара, Саратов, Царицын, Eлец, Кромы, Белгород, Тобольск… Самое скромное место среди них занимает Красный Оскол. Почему? Ведь Царев-Борисов древнее Изюма и Харькова, он вполне мог бы стать столицей Слободской Украины.. Думается, что тут все дело в названии. Историческое несчастье старинного города в том, что он был назван в честь Бориса Годунова, гонителя бояр Романовых, которые потом царствовали в Российской империи триста лет. И все, что было связано с Годуновым, государственным деятелем, кстати, помасштабнее всевозможных горбачевых, ельциных и кравчуков, не говоря уж о шушкевичах, для царствующей династии представлялось подозрительным, особенно для придворных холуев, которые, как известно, всегда «святее» папы римского.

Основал крепость и град Царев-Борисов окольничий Богдан Яковлевич Бельский — фигура колоритная и яркая в истории Московского государства. «Цареборисово, сотенный городок старинной слобожанщины, основан выходцами из черкасов» — пишет Г.П. Данилевский в малороссийском рассказе «Хуторянка». Дань общему взгляду, что Слобожанщина была заселена исключительно беженцами из Левобережья. Между тем, в Слободской Украине немало сел и деревень, чьи предки были переселены из центральной России. Царев-Борисов — из них.

Напарником у Бельского был Семен Романович Алферьев, который после Бельского стал здесь воеводой. Бельский происходил из незнатных, xyдopoдных, как говаривали в старину, дворян. У него были родовитые однофамильцы князья Бельские, рюриковичи. Состояли в родстве, к слову, с их светлостями моими однофамильцами. Последний из них, Иван Дмитриевич Бельский был, кстати, воеводой на Украине в 1561 году. Затем Иван Грозный назначил его первым боярином в земщине. В 1565 году этот Бельский во главе войска разгромил крымского хана, а шесть лет спустя, во время набега Дeвлет-Гирея на Москву, погиб вместе с домочадцами. И род пресекся.

Но Иван Грозный, вероятно, любил эту фамилию и приблизил к себе безродного Богдана. Тот в 1571 году уже числился рындой, то есть оруженосцем и телохранителем царской особы. Наверняка способствовал этому тогдашний, так сказать, пpeдседатель ГПУ Малюта Скуратов, который состоял в родстве с нашим героем и имел полную фамилию Скуратов-Бельский.

Тогдашнее ГПУ, само собой разумеется, занималось тогдашней номенклатурой — крупными феодалами-землевладельцами, которые то и дело вставляли Грозному палки в государственную колесницу. Феодалов казнили или ссылали, их земли и крепостные поступали в опричнину, в особое управление со стороны царя и раздавались дворянам-опричникам. Слово «опричнина» происходит от древнего «опришный», которое означает «особый». Поэтому и дворян-опричников можно с полным правом называть старинными особистами. С этой точки зрения Сталин был совершенно неоригинален, учреждая «особые совещания», с помощью которых пускал в расход так называемую ленинскую гвардию, своего рода большевиков-опричников и раздавал их имущество и квартиры своим нукерам. И в первую опричнину, и во вторую, ленинскую, и в третью, сталинскую, судьба простого народа, «черного люда», была куда более тяжкой, чем феодалов или ленгвардейцев. В четвертyю, нынешнюю опричнину, так называемую демократическую, номенклатура быстренько сориентировалась, сделала нужные ей выводы из предыдущих трех и оказалась в неслыханном барыше, присвоила то, чем управляла, а простой народ проиграл, расплачивается своим обнищанием и беспpосветным существованием за амбициозные номенклатурные и бандитские игрища. Якобы демократические да еще и рыночные.

Богдан Бельский в тогдашнюю прихватизацию сильно отличился, превратился в одного из богатейших людей государства. Стал любимым фаворитом Ивана Васильевича, ему разрешалось даже почивать с царем в одной спальне. Надо отдать должное Богдану Яковлевичу — был храбр и умен, ладил с Грозным, который в ярости и родного сына пришиб. Очень высоко его ценили бояре Романовы. Да худородство отыгрывалось на нем всю жизнь. В Ливонском походе 1577 года Бельский проявил умение и смекалку, заставил капитулировать крупную крепость Вольмар, а что получил в награду? Португальский золотой и золотую цепь от Грозного Иоанна, но не чин.

Царь поручил ему воспитание своего младшего сына Дмитрия, которого потом зарезали в Угличе. Были поручения и совсем сердечного свойства: собрать сведения о предполагаемой невесте царя Марии Гастингс, родственнице английских монархов. В последние годы царствования Ивана IV Бельский фактически управлял государством.

Иван Васильевич умер на глазах Бельского, и это дорого ему обошлось. Произошло это так. На 17 марта 1584 года придворные волхвы (тогда еще самодержцы не назывались верными ленинцами, понятия не имели о единственно верном учении, а верили всякой чертовщине) предрекли царю смерть. Грозный проснулся в роковой день, понял, что еще жив и послал Бельского объявить колдунам, что за ложное предсказание они будут живьем зарыты в землю или сожжены. Казалось бы, живи ну и радуйся. Нет, пpигрозил. Все равно что Ельцин, который обещал артподготовку и давай палить по парламенту из танков, и это стало, пожалуй, единственным выполненным из всех его обещаний. Иван Васильевич тоже полез на рожон, не терпелось, видите ли, помереть. Бельскому колдуны ответствовали: «Не гневайся, боярин, день только что наступил, а закончится он солнечным закатом».

Иван Васильевич, выслушав их ответ, на всякий случай попарился в бане, почувствовал себя лучше некуда и уселся сразиться с Бельским в шахматы. Взял в руки короля, хотел поставить его на место и свалился замертво.

3авязалась борьба за власть. Царевич Дмитрий был еще младенцем, а его старший братец Федор — слабоумным. Бельского придворная номенклатура ненавидела — в качестве ближайшего к Грозному человека. Поэтому боярская дума не могла посадить на трон Дмитрия, поскольку это означало передачу всей власти Бельскому, как воспитателю монарха. Из двух зол выбрали побезопаснее, вручив скипетр Федору, женатому на родной сестре Бориса Годунова Ирине. Между прочим, Борис Годунов был женат на двоюродной сестре Бельского Марии, дочери Малюты Скуратова. Годунов и Бельский в этой ситуации оказались друзьями-соперниками. Они на самом деле были близкими друзьями.

Москва заволновалась. Историк Н.И.Костомаров считает инициатором волнения именно Бельского. Так это или не так, но царевича Дмитрия вместе с родственниками сослали в Углич, чем народ и упокоили. Но Бельский в Москве остался! И тогда князья Шуйские, высокородные рюриковичи, с помощью номенклатуры помельче распространили слух, что Бельский отравил Грозного, загубить задумал и молодого царя Федора, умертвить всех бояр и возвести на престол своего друга и свойственника Бориса Годунова. Удар наносился по Бельскому и Годунову одновременно. Короче говоря, двадцать тысяч вооруженных москвитян ринулись к Кремлю с криками: «Бельского!» Бояре по поручению перепуганного царя сообщили мятежникам, что Бельский отправлен в Нижний Новгород. Надо отдать должное Годунову: он не только встал на защиту Бельского, но и расправился вскоре с мелкотравчатыми зачинщиками бунта, а затем, оказавшись на московском троне, воздал должное и Шуйским.

Увы, история не ведает допущений типа «если бы». И все же, не останься Бельский в Москве с намерением позаседать в боярской думе (опять это худородство, комплекс неполноценности!), последуй добровольно с Дмитрием в Углич, уважая волю покойного царя, судьба России наверняка была бы иной. Не Годунов, а он мог бы на некоторое время стать правителем страны после смерти слабоумного Федора. Не было бы Смуты и вряд ли Романовы стали бы царствующим домом. Иной могла быть судьба не только самого Бельского, но и наша жизнь. От выбора Бельского в тот момент зависело невероятно много. К нему из будущего простирались нити от судеб сотен миллионов людей и десятков народов. Уникальнейшая ситуация, на нем сконцентрировалась невероятная судьбоносная энергия, а он этого и не почувствовал!

Бельского из Москвы выгнали, царевича Дмитрия в Угличе зарезали. Может, будь он рядом с мальчиком, этого бы и не произошло. Но произошло. Кто зарезал, или это несчастный случай, об этом известно ничуть не больше, нежели об убийце президента Кеннеди. Годунов или его политические противники, свалившие вину на него, это не так важно. Куда важнее то, что государство было обречено на Смуту, а народ — на страдания.

В Нижнем Бельский воеводствовал, в 1591 году участвовал в походе на крымского хана, на следующий год в качестве воеводы ходил на Финляндию, потом был одним из уполномоченных при заключении мирного договора с Крымским ханством.

После смерти царя Федора Бельский объявляется в Москве. Годунов по случаю собственного венчания на царство дает ему чин окольничего, но в столице столь сильного друга-соперника не оставляет, отправляет его в июне 1599 года с войском на Северский Донец с повелением построить крепость и град Царев-Борисов.

Вообще-то Борис Годунов, как отмечал Н.М.Карамзин, отличался редкими дарованиями. У него был поистине государственный ум и мощный государственный инстинкт, чего напрочь лишены эсэнговные царьки и царики, почти все без исключения. Как государственный деятель он свое время опережал. Например, его беспокоила непросвещенность современников, и он предпpинимaл шаги к тому, чтобы открыть в Москве университет. На полтора века раньше, чем это случилось! Укреплял и расширял государство, выдерживая беспрерывные удары со всех сторон, которые ему наносили царедворцы.

«Возобновив древний Курск, давно запустевший, — отмечает Карамзин в «Истории государства Российского», — основав крепости Ливны, Кромы, Воронеж — царь в конце 1593 года велел строить еще новые, на всех сакмах или путях татарских от реки Донца к берегам Оки: Белгород, Оскол, Вaлуйку, и населить оные людьми ратными, стрельцами, козаками так, что разбойники ханские уже не могли легко обходить грозных для них твердынь, откуда летом непрестанно выезжали конные отряды для наблюдения и гром пушечный оглушал варваров».

Итак, июнь 1599 года. В.Бельский получает подробнейший наказ, который можно найти в работе известного историка Д.И. Бaгалея «Материалы для истории колонизации и быта степной окраины Московского государства» (Харьков, 1889, с. 10). После возведения крепости он должен был созвать всех вольных атаманов и казаков с Северского Донца, Оскола и других донецких рек и объявить им, что царь Борис пожаловал их теми реками и речками, «велел отдать им, донецким и оскольским атаманам и козакам безданно и безоборошно, чтобы жили по своим юртам и угодьями всякими владели, а государю бы служили». Бельский должен был также провести перепись в крае. Раньше никто не запрещал и не разрешал тут владеть какими-либо угодьями, теперь же Годунов как бы жаловал такое право. Отсюда, думается, берет начало сугубая служивость изюмского, вообще слободского, казачества в отличие от донского, которое долго еще чувствовало себя вольницей. Впоследствии все казачьи полки Слобожанщины были преобразованы в регулярные, вначале драгунские, а затем гусарские, а донские казаки так и остались казаками.

Б.Бельский владел огромными земельными и людскими pecypсами, ему ничего не стоило наряду с царским войском снарядить и свою собственную вотчинную армию. Войско прибыло в урочище под Святой горой и Бельский «град нача делати преже своим двором и здела своими людми башню и городни и укрепи великою крепостию. Потом же с тово образца повеле и всей рати делати» («Полное собрание русских летописей», Х., c. 55/. Kpeпость Царев-Борисов была воздвигнута в считанные месяцы.

В Цареве-Борисове сосредоточились серьезные ратные силы, вторые по своей численности и мощи после Москвы. У Бельского было под рукой 46 выборных дворян, 214 детей боярских из Рязани, Тулы, Каширы, Белева, 2600 русских и украинских казаков, стрельцов и «немцев». Из своих владений он доставил в Царев-Борисов огромное количество всевозможных припасов, был щедр, жил на широкую ногу. Завоевал среди ратного люда опасную для Бориса Годунова популярность, о нем одобрительно поговаривали и в Москве. Что он замышлял, неизвестно, однако вел себя крайне неосторожно.

Годунов изнемогал в борьбе с тогдашней номенклатурой. Редкие дарования всегда являются источниками если не бед, то, во всяком случае, крупных неприятностей для их обладателей. Темная, жадная, коварная, властолюбивая и спесивая московская номенклатура (за истекшие четыре столетия эти милые качества у нее всего лишь настоялись и приобрели небывалую изощренность) стала мутить москвитян особенно настойчиво, когда из Польши дошли слухи о появлении там якобы спасшегося царевича Дмитрия. Царствование Годунова было исключительно несчастным, на страну беда наваливалась за бедой. Нефти и газа не было и в помине. Зато был три года подряд страшный неурожай. Только в Москве голод унес свыше 120 тысяч жизней. Годунов все делал, чтобы облегчить участь подданных. Помните у Пушкина в «Борисе Годунове»: «Бог насылал на землю нашу глад, Народ завыл, в мученьях погибая; Я отворил им житницы, я злато Рассыпал им, я им сыскал работы — Они ж меня, беснуясь, проклинали!»

Поделом проклинали — царские щедроты до голодающих едва ли доходили, подобно тому, как в наши дни так называемая гуманитарная помощь, прилипчивая к рукам лихоимцам-чиновников. Восстание следовало за восстанием, особенно было чувствительным под предводительством Хлопка. Все считали виноватым Годунова, поскольку он-де велел зарезать царевича Дмитрия.

И тут до Годунова доходит донос на Бельского, который якобы в окружении близких заявил, что теперь он сам царь в Цареве-Борисове, как Борис Федорович в Москве. Донесли «немцы», служившие у Бельского. Возможно, неосторожное выражение стало лишь пpeдлогом для ареста бывшего друга. В самом начале 1600 года Бельского доставили в Москву, не позднее весны, поскольку между февралем и апрелем Разрядный приказ назначил главным воеводой в Царев-Борисов князя Андрея Ивановича Хворостинина. Конечно, Годунов не мог допустить, чтобы Бельский стоял во главе крупной воинской группировки, когда его воспитанник или самозванец собирает силы для похода на Москву. Надо было делать что-то и с Романовыми.

Как свидетельствует Карамзин, против Романовых была придумана гнуснейшая провокация. Тут возникает вопрос о нравственности Годунова. Вопрос этот представляется достаточно неуместным, поскольку все политики аморальны, хитры, лживы, коварны и жестоки. О какой морали можно рассуждать там, где ее никогда не было, нет и быть не может?! Причем чем больше государь проливает крови, тем он в сознании народа как бы славнее и значительнее, а имя его в истории заметнее. Петр угробил не одну сотню тысяч своих сограждан и граждан сопредельных стран и стал Великим, а Ельцин из танков ни в одного депутата не попал, «черного люда» в исторических масштабах перебил и вовсе самую малость, поэтому он, находясь у власти, пользовался весьма малым почтением у большинства сограждан, хотя и величал уже сам себя Борисом Первым…

Короче говоря, Семен Годунов, «новый Малюта Скуратов», подкупил казначея Романовых, «дал ему мешки, наполненные кореньями, велел спрятать в кладовой у боярина Александра Никитича и донести на своих господ, что они, тайно занимаясь составом яда, умышляют на жизнь венценосца». Какая-то чушь, не правда ли? Будто готовых ядов не существовало. Но это было то же самое, что у нас в тридцатых годах. Нарисовал на стенгазете красное солнышко да еще с веселенькими лучами, вот и основание для того, чтобы быть уличенным в качестве японского шпиона. О, в те времена с кореньями очень строго было. Еще вступая на престол, Годунов обязал своих подданных клятвой на кресте «царя, царицу и детей их на следу никаким ведовским мечтанием не испортить, ведовством по ветру никакого лиха не посылать» и так далее и тому подобное.

Корешки в кладовой — значит, можно посылать стрельцов, брать штурмом подворье Романовых. Пошли допросы с пристрастием, тут тоже за четыреста лет никаких особых изменений не произошло, разве что техника и технология немного усовершенствовалась, да и то не везде и не во всех районных отделениях.

Обвинение в сотрудничестве с японской разведкой Бельскому, разумеется, не грозило, а то, что Романовы и он одна шайка-лейка было, вероятнее всего, доказано и к тому же соответствовало действительности. Романовы и Бельский хотели не допустить еще коронации Годунова, посадить на престол крещеного хана Симеона Бекбулатовича Tвepcкoгo, некогда по прихоти Грозного посаженного формально на московский трон. Последовала расправа.

Наказание Бельскому придумал и осуществил некий шотландский капитан Габриэль, назначенный Борисом своим лейб-медиком. По тем временам казнь для вельможи такого ранга была неслыханной, непостижимой для московитов. Тогда борода считалась символом чести и достоинства, и вот этот ловец «счастья и чинов» выщипал ее нашему герою — густую и длинную, по волоску. Бельский был под следствием два года и после позорной казни с 1602 по 1604 годы находился в ссылке в своем нижегородском имении Никольском. А у капитана Габриэля потом появится способный последователь — Петр Великий, который брил и драл бороды московской номенклатуре налево и направо.

Умирает Годунов. Царица Мария возвращает своего двоюродного братца в Москву. Оно и понятно, ей хотелось хотя бы в нем обрести твердую опору. И ошиблась.

Лжедмитрий расколол страну как бы на две части: низы были за него, дворяне — против. В поддержку самозванцу вспыхнуло восстание на юге, его пламя перебрасывалось с города на город. Путивль, Рыльск, Воронеж, Оскол, Белгород, Курск, Ливны, Елец… В начале 1605 года вспыхнуло оно и в Цареве-Борисове, когда город оказался отрезанным от центра восставшими Белгородом, Осколом и Воронежем. Его подняли пять сотен московских стрельцов, арестовали воевод князя Бориса Петровича Татева и князя Дмитрия Васильевича Туренина и отправились с ними на поклон к Гришке Отрепьеву (или не Гришке) в Путивль. Татев оказал самозванцу какие-то весьма важные услуги, поскольку был пожалован им в бояре. К Цареву-Борисову самозванец приказал ногайскому мурзе Иштереку перенести свои кочевья. Чтобы можно было использовать его конницу в походе на Москву.

Под Москвой разбойничают казаки атамана Корелы, в самой Москве объявляются послы самозванца Плещеев и Пушкин, зачитывают с Лобного места грамоту Лжедмитрия. Надо бы пригласить их в Кремль, думает царица, да кого послать? Конечно, Бельского. А что же он? Видя, что вот-вот вспыхнет мятеж, и, помня о том, как толпы в свое время готовы были его растерзать, Бельский поднимается на Лобное место к послам самозванца и заявляет: «Я за царя Иванову милость ублюл царевича Дмитрия, за то я и терпел от царя Бориса».

Ублюл, то есть спас! Если бы ублюл… После таких слов мятеж вспыхнул.

Один современный романист лживые насквозь слова лукавого царедворца положил в основу фабулы романа и стал фантазировать безудержу, описывая, как Бельский привез царевича Дмитрия в Царев-Борисов. Но этого в действительности не было.

Дальше — больше. Две недели спустя, в середине июня 1605 года наш герой опять на Лобном месте клянется, что Лжедмитрий прирожденный сын царя Ивана Васильевича и что вообще он укрывал его на своей груди до этого дня. Что и говорить, из него мог бы выйти лихой романист. Толпа приветствовала его так же неистово, как некогда проклинала. Ему доверяется управление в Кремле от имени самозванца. Потом он, запугивая боярскую думу, добился передачи царского трона Лжедмитрию. То есть он стал делать то, что должен был сделать, если бы в действительности «ублюл». Но Лжедмитрий предъявляет ультиматум: он «вернется» в Кремль только после казни царской семьи. Царицу Марию и молодого царя Федора Годунова удушили стрельцы.

Двоюродный брат несчастной царицы и дядя несчастного царя-юноши Бельский непосредственного участия в казни не принимал, однако и пальцем не пошевелил в их защиту. Более того, он мстил, громя Годуновых.

Лжедмитрий наградил Бельского долгожданным чином думного боярина, приблизил его к себе, однако даже при своем легкомыслии понимал или должен был понимать: этот пройдоха способен любую ложь подкрепить клятвой да еще с целованием иконы. Наверняка и Бельский отдавал себе отчет, что тут он, что называется, влип в историю и за клятвопреступление придется держать ответ.

После падения Лжедмитрия и воцарения Василия Шуйского наказание ему последовало самое минимальное — Бельский был послан вторым воеводой в Казанское царство. Василий Шуйский не стал казнить пpихлебателей самозванца, он их помиловал, но тем самым дал толчок новому витку Смуты.

В 1606 году детище Бельского — Царев-Борисов — наряду с другими городами юга вновь откладывается от Москвы. А второй казанский воевода, человек уже пожилой и бывалый, должно быть, задумывается о спасении своей многогрешной души. Представляется случай отблагодарить милость царя Шуйского: под Казанью объявляется один из лже, каких тогда было видимо-невидимо, некто Илейка. Бельский вместе с первым воеводой, таким же, как и он боярином, Морозовым снаряжает отряд казаков для поимки этого прохвоста, однако казаки, обманув воевод, дают возможность авантюристу уйти.

А Смута набирает силу, собирая все новые кровавые урожаи. И сколько же общего между той Смутой и нынешней! Тогда на Руси ее подогревали поляки, чьи действия незримо направлял папа римский, нынче — американцы и все тот же папа римский вкупе с потомственными ненавистниками России как внутри страны, так и за ее пределами. Поляки под видом спасения государства предложили в московские цари королевича Владислава и московская номенклатура той поры пошла на это, а вот нынешняя, спасая себя и все только что наворованное, из кожи вон лезет, включая царьков и цариков, чтобы представить себя куда более американцами, чем сами американцы. Поэтому до Владиславов с клеймом «Made in USA» может дело и не дойти, своих властолюбцев некуда девать, но рано или поздно, однако вполне возможно может дойти до Минина и Пожарского.

А что же наш герой? Уж на что Карамзин, как и другие историки, относился крайне неодобрительно к его деяниям, но и он воздал ему должное. Вот как он описывает гибель Бельского в 1611 году: «Знаменитая именем царства, Казань, в счастливейшие дни тушинского злодея быв верною Москве, пристала к нему, уже почти всеми отверженном и презренному! Ее чернь и граждане…. объявили, что лучше хотят служить калужскому царику (Лжедмитрию II, А.О.) и целовали крест Лжедмитрию, следуя внушению лазутчиков и слуг его…. Воевода, славный любимец Иванов, Бельский, уговаривал народ не присягать ни Владиславу, ни Лжедмитрию, а будущему венценосцу московскому, без имени; стыдил, заклинал — и был жертвою яростной черни, подстрекаемой дьяком Шульгиным. Бельского схватили, кинули с высокой башни и растерзали — того, кто служил шести царям, не служа ни отечеству, ни добродетели; лукавствовал, изменял… и погиб в лучшей части своей государственной жизни, как страдалец за достоинство народа российского» (Там же, т.ХII, гл. IV, c.159).

Если бы ситуация была или-или, опытный государственный деляга Бельский несомненно словчил бы. Но он уже знал, что всенародной бузе близится конец. Впрочем, как и сейчас бесперспективность и всю безнадегу эсэнговного бытия понимает даже такой государственный нуль, как Горбачев, не столько организатор и закоперщик нынешней Смуты, сколько ей усердный потатчик.

Свою судьбу Царев-Борисов на столетия вперед определил в первые бурные годы своего младенчества. Самый старый город не только в Слободской Украине, а и на всем юге Украины и России, он потерял и статус города, и свое имя. Сначала как бы наполовину, поскольку в старину многие авторы в угоду Романовым норовили называть его просто Царевым, а потом и эту половину выбросили те, кто считал царей злейшими врагами и казнил царскую семью. Ну а о том, что знаменитый Царев-Борисов и село Красный Оскол — один и тот же населенный пункт, не подозревают даже некоторые современные историки.

Судьба же Богдана Бельского могла быть положена в основу трагической и созвучной нашему времени поистине национальной оперы. Или поучительного исторического романа.

Ноябрь 1994, изменения — сентябрь 2006