Объективная реальность

Отражая, автономное искусство (как документальное, так и, в опосредованном варианте, основанное на вымысле) не могло не обратиться к такому живописному, яркому, карнавальному ее аспекту, как внешние проявления контркультуры: хиппи, демонстрации, фестивали поп-музыки и т. п. Конкретные варианты тут были самыми различными: от полулюбитель’ских съемок «студенческой революции» в Париже до холодного клинического исследования бытия и сознания «се­мейства» Мэнсона. Интонации менялись в зависимости и от рас­сматриваемого круга явлений и от индивидуальных убеждений авторов. В ряду других свидетельских показаний о контркультуре варианты, предложенные документальным кинематографом, об­ладали преимуществом наглядной достоверности, но были ли­шены ощущения той активной субъективной причастности к событиям, которой были отмечены не только глобальные мани­фестации, но и лозунги, газеты и журналы, особо распространен­ные в периоды максимального подъема движения. В «бурные 60-е» каждый участник событий считал себя трибуном, и почти каждый владел выразительностью устной речи. Документальная проза тех лет дала человеческие документы и документы вре­мени в серии эссе Нормана Мейлера, в «Душе на льду» Элдрид­жа Кливера (художественная выразительность дает о себе знать уже в двойном смысле заглавия, обозначающего также «Черный за решеткой»), в «Автобиографии» Малькольма Икса и в десят­ках безымянных призывов и исповедей. Их художественное качество может представляться сомнительным, их социальная активность несомненна . Впечатляющий пример подобного рода прозы (при всей очевидной превратности очерчиваемых пер­спектив) дает финал книги Дж. Рубина, целенаправленно оза­главленной «Действуй» (с не менее ярким подзаголовком — «Сценарии революции»):