Двадцать восьмая часть (Новорусская история)

Не могу долго говорить – всё прослушивается и просматривается, на каждом шагу охрана с автоматами.

— Узнавай адрес и – звони.

Ада выключила телефон и не спеша пошла к крайнему лежаку, легла на спину, предусмотрительно оглянулась вокруг – охранник находился в своем секрете, не мог ничего слышать.

Странно, однако после звонка ей показалось, что у нее теперь есть хоть какой-нибудь защитник. Хотя какой из Артема защитник – не смог вытащить из трюма, сам сбежал с корабля, а ее оставил. Искал ее в борделях? Не искал. Если бы случайно она не обслуживала Романа, механика с того же

Не могу долго говорить – всё прослушивается и просматривается, на каждом шагу охрана с автоматами.

— Узнавай адрес и – звони.

Ада выключила телефон и не спеша пошла к крайнему лежаку, легла на спину, предусмотрительно оглянулась вокруг – охранник находился в своем секрете, не мог ничего слышать.

Странно, однако после звонка ей показалось, что у нее теперь есть хоть какой-нибудь защитник. Хотя какой из Артема защитник – не смог вытащить из трюма, сам сбежал с корабля, а ее оставил. Искал ее в борделях? Не искал. Если бы случайно она не обслуживала Романа, механика с того же корабля, то ублажала бы она клиентов в портовом борделе до сих пор.

Туда ее продал первый хозяин, которого она и в глаза называла презрительно Мехмедкой. При вспоминании о нем по телу Ады волной прокатывалась дрожь – от омерзения к маленькому округлому человечку, у которого, казалось, вместо головы волосы предпочитали расти на всех остальных частях тела. При этом он умудрялся постоянно потеть, тело его было липким, издавало запах, вызывавший у нее рвоту.

Мехмедка жил в загородной вилле на берегу моря, был известным адвокатом и консультантом по ведению дел с Россией и странами СНГ. Помощником у него был Али, тоже выпускник университета Патриса Лумумбы, но гораздо моложе Мехмедки и по сравнению с ним был красавцем.

Она жила в комнате с огромной кроватью, Мехмедка называл ее сексодромом, с окном, которое выходило на море – оно день и ночь призывно шумело. Но Аде так и не удалось за несколько месяцев рабства у Мехмедки искупаться в нем – комната закрывалась мощной дверью и на ключ. Туалет и ванна с душем были там же. Еду приносила какая-то бабища в хиджабе, она же, обычно после обеда объявляла ей: «Хулять!», раз в день пристегивала наручниками правую руку пленницы и выводила ее на прогулку, облачала пленницу в такой же хиджаб и паранджу с прорезями для глаз, пристегивала ее правую руку наручниками и выводила на берег моря. Они «хуляли», шурша мелкой галькой, и Ада заметила, что красавец Али все чаще старался оказаться недалеко от них. Если удавалось обменяться взглядами, то нетрудно было догадаться, что молодой человек к ней неравнодушен. Аде он тоже нравился, нет, она не влюбилась и не могла влюбиться в помощника своего рабовладельца, но откровенно вожделенные взоры Али вносили в ее жизнь в комнате-камере хоть какое-то разнообразие.

Тогда она задумала влюбить в себя чернокожего красавца, отдалась ему в душевой комнате, и организовала побег не от Мехмедки, а из борделя, когда хозяин продал ее туда. «Бажалуста, не забивай Али. Он лубит Ада», — твердил он, когда она, боясь погони, бежала с ним в порт, где ее поджидал моторист Юрий Слепухин, матрос с русского судна.

Юрий Слепухин был ее клиентом. Как-то напившись, он стал каяться в том, что не перебили охрану и не освободили рабынь. Больше таких рейсов хозяевам судна команда не позволила. Ее списали, набрали новую, более покладистую. Юрий знал Артема, помнил, как ночью свободные от вахты матросы обсуждали возможность обезоружить охрану и зайти с невольницами в ближайший европейский порт.