До и после (часть 13)

Август для Валентина Ивановича выдался хлопотным и напряженным. На рассвете он уходил в лес, носил оттуда дрова. Ему, как сельскому учителю, должны были за счет школы выделить несколько кубометров и привезти даже домой, но теперь до этого никому не было никакого дела. Точнее, у школы на эти цели денег не было и они не предвиделись, поскольку власти были озабочены непрекращающимися выборами. Выделение и поступление денег вряд ли кем-то согласовывалось с графиком приближения зимы, поэтому надо было самому позаботиться о топливе. В России, как известно, для чиновников зима испокон веков является самым необычным природным явлением.

Однажды, когда

Август для Валентина Ивановича выдался хлопотным и напряженным. На рассвете он уходил в лес, носил оттуда дрова. Ему, как сельскому учителю, должны были за счет школы выделить несколько кубометров и привезти даже домой, но теперь до этого никому не было никакого дела. Точнее, у школы на эти цели денег не было и они не предвиделись, поскольку власти были озабочены непрекращающимися выборами. Выделение и поступление денег вряд ли кем-то согласовывалось с графиком приближения зимы, поэтому надо было самому позаботиться о топливе. В России, как известно, для чиновников зима испокон веков является самым необычным природным явлением.

Однажды, когда он валил сухую сосну, его поймал лесник, хотел было отвести в контору лесничества и составить по поводу самовольной рубки акт. Но потом, узнав, что он новый учитель, сам наметил ему деревья, которые теперь он валил, а самое удивительное — не только не потребовал магарыч, а даже отказался от него, когда Валентин Иванович сделал соответствующее предложение. Побереги бутылку для тракториста, посоветовал хозяин леса, заготовь побольше, на целый прицеп и вывези, не таскай на себе. Он так и сделал, но попозже, когда заработал немного денег на дачах.

На садовых участках народ, как на беду, оказался не безруким. Одно товарищество организовали строители, а другое — работники какого-то завода. И все-таки ему удалось поставить два забора из сетки-рабицы и одни ворота, которые он украсил резьбой, и всем они нравились, однако заказов не принесли: завод лежал, большинство дачников находилось в неоплачиваемых отпусках. В поселках “новых русских” работали свои бригады. Они таких, как он, гнали взашей, грозили ноги поперебивать, а руки повыдергивать, чтоб не показывались здесь больше, потому что неорганизованные шабашники, особенно из Молдавии и Украины, готовы были работать за любую цену.

В одном коттедже повезло. Вначале хозяин, толстый кабан в шортах, с черной щетиной на голове и на скулах, с пухлыми, красными и презрительными губами, сказал, что никакой работы нет и посоветовал отваливать отсюда. Испытав очередное унижение, Валентин Иванович опустил голову и побрел прочь, но его вдруг окликнула хозяйка: предложила соорудить полки для солений и консервов в погребе.

— Ладно, пусть орудует, — разрешил хозяин и назвал цену: двести тысяч, поскольку там, по его мнению, было на полдня работы.

Подвал “нового русского” напоминал собой по крайней мере лабораторию образцового быта. Стены, пол и потолки были отделаны импортным кафелем, трубы — никелированные или из нержавейки, на века, прачечная — крик последних достижений в этой области, системы отопления и кондиционирования, холодильные камеры… Все это, как он догадался, только на половине хозяйки, очень сдержанной и в то же время какой-то пришибленной, наверное, деспотической властью хозяина.

Большую часть подвала отделяла стена с несколькими бронированными дверьми — там были владения “кабана”, разумеется, с сауной, бассейном, гаражом и еще неизвестно с чем. Хозяйке, видимо, великолепия ее половины показалось мало, и она отвоевала, судя по всему, в самом углу подвала помещение под погреб деревенского типа.

Валентину Ивановичу надлежало соорудить на стенах в четыре ряда стеллажи из белой пластиковой доски, которая бы держалась на литых алюминиевых кронштейнах.

— Здесь работы не на полдня, — заявил он сразу хозяйке, прикинув объем только сверления бетонных стен. — Кронштейны надо ставить через метр, не больше, иначе пластик будет прогибаться. Каждый кронштейн крепится на двух винтах, следовательно, необходимо просверлить сто двадцать отверстий. Каждое сверление — минимум на глубину пять сантиметров, итого общая длина отверстия получается шесть метров! В железобетоне, учтите. Тут буровому станку с алмазными шарошками работы на неделю, хозяйка. Что же это получается: тридцать три тысячи за каждый метр сверления дрелью в железобетоне?!

— Пусть о сверлах голова у тебя не болит, — она сразу перешла с ним на “ты”, даже не спросив, как его зовут. — Он пообещал двести тысяч? А я плачу еще по тысяче рублей за каждый сантиметр. Сколько получается?

— Шестьсот тысяч.

— Теперь иди за мной, возьмешь инструмент, — сказала она, не сомневаясь в том, что он согласен.

Конечно же, он был согласен: дней за десять можно было заработать две месячные учительские зарплаты. До вечера он управился только с одним стеллажом, а их всего было двенадцать. Наглотался бетонной пыли, руки гудели от дрели.

— Закончил? — встретил вопросом хозяин.

— Только начал.

— Что же так, гегемон? Или ты прослойка, у которой руки из жопы растут?

— Там шесть погонных метров сверления в железобетоне.

— Да? Сосчитал или накинул?

— Сосчитал. Пистолет бы…

— Возьми мой, какие проблемы?

— Не такой, — усмехнулся Валентин Иванович. — Для дюбелей.

— Для дембелей сколько угодно, а для дюбелей — нет.

— Если бы и нашелся, применять его нельзя — кафель, от выстрелов будет разлетаться. Да и кронштейны литые могут полететь.

— Ну-ну, — выставив вперед тяжелый подбородок “кабан” немигающе смотрел на него налитыми глазами. — Не погреб, а аэродром, поскольку все в нем может летать. Действуй дальше. Пока.

По пути домой Валентин Иванович размышлял над тем, что могло означать это “пока”. “Кабан” попрощался с ним или же пока разрешал мантулить в образцовом подвале? “И это новые хозяева страны?” — задавал он себе и такой вопрос.

И все же жизнь в Стюрвищах у них мало-помалу налаживалась. Приехала от своего Гарика Рита и привезла Лене надомную работу — внушительную сумку с заготовками для шитья “семейных” мужских трусов. Они вытащили швейную машинку и, отпуская шуточки по поводу изделия, осваивали технологию. Впервые за две недели лицо у Лены разгладилось, а глазам ее возвратился обычный для них блеск.

Распоряжалась близлежащим окружающим пространством, как всегда, Рита:

— Мы будем строчить, а ты, братишка, найди длинный гвоздь и вдевай резинки. Все-таки шестьсот рубликов штучка.

— Одна резинка?

— Нет, все изделие.

— Не густо.

— “Новые русские” на работу денег не швыряют.

— Это я сегодня понял. Руки так набил, что резинка для меня, извините, слишком изящный предмет.

— Смотри, как бы тебя не надули. Как меня один кинул — так это сейчас называется. Напросилась я к одному хмырю учить английскому языку его хмыренка. “Рита Белова”, — в шутку представилась, потому что как назовусь Черновой, то сразу же получаю вопрос или замечание: как, вы такая яркая блондинка, нет, фамилия у вас неправильная… Обрыдло объяснять, одним словом. Беловой назвалась только поэтому, без всякой задней мысли. “А-а, слышали”, — просиял он своей бронзовой сковородкой.

Недели две помучилась с хмыренком, а его папаша вдруг в претензии ко мне: “Ты не та Рита Белова, которая на Би-Би-Си учит английскому языку радиослушателей. Я думал, что та, а ты совсем другая. Поэтому в твоих услугах мы больше нуждаемся”. Ничего себе претензия! “Так вы полагали, — спрашиваю, — что я по ночам работаю в Лондоне, а утром мчусь на помеле в наш Пересранск учить ваше чадо?” На полнейшем серьезе отвечает: “ Конечно!” “В этом случае вам никто не поможет”, — говорю я, толсто намекая на полнейшую клинику, и прошу рассчитаться со мной за десять уроков. “ Сожалею, но не вижу оснований, поскольку ты обманула нас”. “ Это вы обманулись, при чем же здесь я?” — спрашиваю“. Вот именно, при чем здесь ты! Ребенок всем рассказывает, что учительница английского у него Рита Белова, а его поднимают на смех. Прибегает весь в слезах. Тут, извини, морального ущерба куда больше, чем полагается тебе за десять уроков. Ты должна нам заплатить, а она еще за свой обман какие-то деньги требует, нахалка!”

Жаль, что в паспорте у меня написано “Чернова”, а если бы было “Белова”, я бы ему всю сковородку разметила в глубокую полосочку. Так и не заплатил ни рубля, подонок. С тех пор, братишка, завела железное правило: деньги вперед. Предоплата называется.

— Ты этому, своему русскому языку детей учишь или все же литературному? — поинтересовался у нее Валентин Иванович.

— Тоже мне стилист выискался! Да пошел ты, братишка, знаешь, куда? — беззлобно сказала она.

— Да, я пошел. Поправлю-ка дверь и окно, девушка, в твоем мезонине. Там зимой будет свежо, там такие щели…

— Зато не жарко. Я там всю зиму почти прожила, закалилась. Если уж было в невмоготу — тогда вниз, к тетке на печь.