Десятая часть (Новорусская история)

Культура и духовность, все еще обретающиеся в его душе, пусть и в исковерканном виде, не позволяли ему превратиться в безмозглое и бездушное орудие беса наживы. При приступах самоедства он завидовал обладателям малиновых пиджаков – культурный уровень у них был на нуле и благодаря этому показателю они чувствовали хозяевами жизни, эдакими рыцарями наживы без страха и упрека.

Чтобы избавиться от самоедства, он усилием воли вызвал в своем воображении симпатичную мордашку Аделаиды, у которой сверкали, как в стоматологической рекламе, изумительные, ровные, белые и влажные зубы. И глаза — красивые и бесстыжие, из тех, в которые хочется смотреть и в которые,

Культура и духовность, все еще обретающиеся в его душе, пусть и в исковерканном виде, не позволяли ему превратиться в безмозглое и бездушное орудие беса наживы. При приступах самоедства он завидовал обладателям малиновых пиджаков – культурный уровень у них был на нуле и благодаря этому показателю они чувствовали хозяевами жизни, эдакими рыцарями наживы без страха и упрека.

Чтобы избавиться от самоедства, он усилием воли вызвал в своем воображении симпатичную мордашку Аделаиды, у которой сверкали, как в стоматологической рекламе, изумительные, ровные, белые и влажные зубы. И глаза — красивые и бесстыжие, из тех, в которые хочется смотреть и в которые, кажется, нельзя насмотреться. Они тоже бы почти васильковыми… Глаза не наивной дуры, таких Бульдозер терпеть не мог, а знающей себе цену видавшей виды юной женщины, которая тут же тебя просчитывает. Он сразу почувствовал, что Аделаида встретилась ему отнюдь не случайно, и ему захотелось узнать причину, почему его так повлекло к ней. Броская ее красота была не при чем – разве мало побывало в его объятьях красавиц? Тут что было роковое, судьбоносное, он физически ощущал опасность, исходящую от Аделаиды, но именно опасность манила и притягивала к себе, и он ничего не мог поделать с собой. И со скуки не сопротивлялся.

«Она – ведьма, гипнозитерша, экстрасенсиха, в считанные минуты приворожила или зомбировала меня?» — размышлял он. У него было правило: каждого опасного человека приближать к себе, чтобы было удобно контролировать его. Значит, придется сделать любовницей, поселить в доме не на Грабьлёвке, то есть Рублевке, а в загородной Подкове, дать задание рындам вывернуть ее на лицо, разнюхать всё…

Под мягкий ход спального вагона Бульдозера одолела дрема, и на границе бодрствования и сна он вдруг увидел полусон-полувоспоминание: юную девушку вытаскивают из моря, она визжит и кусается, пытается прыгнуть с катера. Перед этим бросилась в море с палубы туристического корабля, который должен отвезти несколько сот красоток в зарубежные бордели и гаремы. А он, Бульдозер, мчится к месту происшествия на другом катере и явственно слышит визг разъяренной девушки.

Воспоминание было настолько четким, правдивым в деталях, поскольку именно так всё и было, что он не только расстался с дремой, но и вскочил на ноги, нервически сделал несколько шагов по ограниченному пространству купе, где негде было разгуляться, а потом, обойдясь без фужера, приложился к горлышку бутылки с коньяком.

Он хорошо помнил блондинку, видел, как она солдатиком летела с корабля, и шикарные волосы золотистым хвостом-облаком трепетали над ее головой. Блондинки высоко ценились в жарких странах, и охрана не позволила ей далеко уплыть. С катера беглянку выловили в море, вытащили за волосы – теперь мокрые и некрасивые. Она отбивалась, царапалась, кусалась и визжала, даже у него в душе шевельнулось некое подобие сочувствия к ней – ведь девушка догадывалась, куда она попала и что ее ожидает впереди. Вместо того чтобы освободить беглянку, он неожиданно для себя дал верзилам команду связать ее по рукам и ногам, заткнуть визжало кляпом… «Неужели она?» — суеверно спрашивал он и себя, и свое воспоминание, спрашивал, поскольку давно ждал возмездия за акции по продаже живого товара, проводить которые его заставил Вован.