Часть 9

Поступок человека привел вех присутствующих в изумление. Парикмахер от злости отхватил полбороды сторожа, несмотря на то, что раньше немел от одного прикосновения к ней, добрался бы и до носа старика, если б не массажист, так хвативший старика по спине, что тот даже вскрикнул «ой!».

Через два часа возле музея собралась огромная толпа. Никто не мог толком объяснить в чем дело. Даже дежурный страж уличного порядка, отслеживавший очереди в винном магазине и бывший в курсе всех дворовых известий, растерялся и по давней привычке начал срывать погоны и стягивать мундир. Такая поспешность вызвала другую поспешность, и по толпе прошел слух

Поступок человека привел вех присутствующих в изумление. Парикмахер от злости отхватил полбороды сторожа, несмотря на то, что раньше немел от одного прикосновения к ней, добрался бы и до носа старика, если б не массажист, так хвативший старика по спине, что тот даже вскрикнул «ой!».

Через два часа возле музея собралась огромная толпа. Никто не мог толком объяснить в чем дело. Даже дежурный страж уличного порядка, отслеживавший очереди в винном магазине и бывший в курсе всех дворовых известий, растерялся и по давней привычке начал срывать погоны и стягивать мундир. Такая поспешность вызвала другую поспешность, и по толпе прошел слух о чужеземном нашествии, который вызвал у толпы совсем не те чувства, на которые рассчитывал народный лектор, читавший лекции о народности, известный в ученом мире как тонкий психолог и знаток отечественного патриотизма.

Чужеземное нашествие взбудоражило толпу. Послышались голоса, среди них выделялся хорошо поставленный голос ранее знаменитого артиста, который мастерски исполнял все чужеземные роли, вызывая тем самым симпатии публики и зависть артиста, игравшего отечественные роли, и который написал вдохновенную статью, где доказывал, что тот артист вовсе не артист, а истый чужеземец, все его родственники тоже чужеземцы и пробрался он на народную сцену, чтобы позорить отечественное искусство. Артиста — чужеземца выгнали, чуть было не выслали за границу, но потом решили, что талант за границей — вещь вредная. Изгнанный артист долго мыкался, а потом устроился истопником при клубе народной самодеятельности, топил печь дубовыми поленьями, пел частушки под баян, так притопывая ногой, что баянист ругался и сбивался с песенных частушек на военные марши.

Чужеземное нашествие оказалось неожиданным и для известного общественника, отставного генерала — пехотинца, который, выйдя на пенсию, записался в клуб юных моряков с надеждой оставить свой след не только на суше, но и на воде. Генерал — пехотинец, прибрав юных моряков к рукам, уже числился в юных летчиках и юных космонавтах, подумывая о своих отпечатках в атмосфере и выше.

Появился какой-то старый солдат, сделал под дробь, на плечо, коли, к ноге, прошелся даже по-пластунски, чем вызвал особое восхищение разносторонностью навыков, одолел каменный забор, а, увидев генерала — пехотинца, промаршировал и так щелкнул, став навытяжку перед отставником, что тот беспокойно спросил: «Ты что?». Солдат молчал, в душе ожидая приказа. В его ушах стоял непрерывный бой барабанов, слышался зов трубы, молодцеватые выкрики, которые искусно воспроизводил его сосед, за что чужеземцы лишили его руки и ноги, а полководец — мемуарист чуть не головы за недоблестные слова, сказанные солдатом полководцу после прочтения мемуаров. Перед глазами солдата мелькали исконные лица врагов в шлемах, касках, с щитами, мечами и даже стрелами, о которых солдат читал в истории, написанной победителями с тем блеском, который они проявляют не на полях сражений, а в летописях.

Сумятица всё больше увеличивалась, началась давка, когда к музею стали подтягиваться колонны юных пехотинцев, моряков, летчиков во главе с генералом — пехотинцем, рядом с которым вышагивал заслуженный деятель.