Часть 7

Да что там хочешь, обязательно приезжай! Там помогут тебе, обсудят, растолкуют кое-какие, прости, элементарнейшие вещи. Выберем какой-нибудь отрывок и напечатаем в газете.

   — Не хочу я ничего печатать, пока не закончу. Да и пишу я пока для себя, а там видно будет…

   Это было правдой. Чубуков писал для себя. Просили выхода мысли и чувства, кипевшие в нем непрестанно, нужно было во что-то употребить обострившееся мировосприятие, свое новое зрение — раньше он не видел, не замечал многих вещей, теперь же, после года постоянного анализа собственных поступков, наблюдений за любимой девушкой, Чубуков научился лучше смотреть, тоньше понимать

Да что там хочешь, обязательно приезжай! Там помогут тебе, обсудят, растолкуют кое-какие, прости, элементарнейшие вещи. Выберем какой-нибудь отрывок и напечатаем в газете.

   — Не хочу я ничего печатать, пока не закончу. Да и пишу я пока для себя, а там видно будет…

   Это было правдой. Чубуков писал для себя. Просили выхода мысли и чувства, кипевшие в нем непрестанно, нужно было во что-то употребить обострившееся мировосприятие, свое новое зрение — раньше он не видел, не замечал многих вещей, теперь же, после года постоянного анализа собственных поступков, наблюдений за любимой девушкой, Чубуков научился лучше смотреть, тоньше понимать людей. По совету корреспондента он прочитал «Мартина Идена». Как у героя Джека Лондона, у Чубукова были нетронуты силы молодости, любовь, ставшая взаимной, уверенность в своих возможностях, доходящая иногда до ощущения всесильности. Он без устали мог сидеть, не вставая из-за стола по двадцать часов в сутки, написать за это время десятки страниц. Читать в день по тысяче страниц, поражаясь силе человеческого духа и необозримости  опыта, таящихся в них, и — собственному невежеству, которое становилось все очевиднее. Потом он понял, что в книгах содержится гораздо больше, чем он воспринимает, забросил свой роман и стал учиться читать, главным образом, перечитывая одну книгу дважды, а то и трижды подряд, и, отвоевав какой-нибудь крошечный островок знания, самоуверенно шел в атаку на свое произведение, переделывая его заново и заново.

   В восемнадцать лет он закончил техникум и стал, абсолютно неприспособленный и не подготовленный к хозяйственной работе, заместителем председателя колхоза по технической части. Там ему было не до стихов. Он и Рите писал прозаические письма, а в конце ноября поехал к ней на день рождения. Пройдя двадцать пять километров по бездорожью, в метель, по пояс проваливаясь в сугробах, а затем, проехав несколько часов поездом, только поздно вечером он добрался до Чугуева. В гостинице, где он обычно останавливался, свободных мест не оказалось. Рита повела его к своей сестре Капитолине.

   Теперь, спустя столько лет, Чубуков многие детали того вечера забыл. Но главное — осталось. Капитолина, помнится, даже отдаленно не была похожа на младшую сестру — у нее было мясистое лицо и широкая кость, одним словом, баба дебелая, однако, несмотря на свои размеры и вес, она довольно ловко носилась по небольшой комнатке, украшенной по тогдашней моде всевозможными безделушками, обвешанной, накрытой тюлями и рюшечками. Заставила мужа чистить картошку и жарить ее, собирать на стол — тот возился в коридорчике у примуса, пока супруга рассматривала и расспрашивала гостя.

   Чубуков тогда не произвел на нее впечатления своим внешним видом, тем более что Капа работала в пошивочном ателье. Он был измотанным, осунулся за дорогу, брюки, которые высохли на нем в поезде, безобразно пузырились на коленях, черные ботинки от долгой борьбы с тонкой коркой льда на снегу стали спереди серыми…

   О чем они говорили, когда муж управился и все сели за стол, Чубуков вспомнить сейчас не мог.