Часть 6

Портной был умный человек. Он говорил Илье Ильичу, что предложи ему сменить портняжество на генеральство или адмиральство — он откажется, так как на генералов и адмиралов существует мода, а вот портняжество… Портной строго смотрел на Илью Ильича и веско замечал:

— Шью всем.

В бостоновый костюм и обрядили Илью Ильича, хотя он и сопротивлялся, помня слова портного.

В музее шашку водрузили возле Давида, голой и величественной скульптуры, a чтобы посетители не подумали, что это шашка Давида, хранитель музея, слегка пошатываясь, прибил под шашкой биографические данные… Ильи Ильича. Почему это произошло — неизвестно Известно, что вписали в

Портной был умный человек. Он говорил Илье Ильичу, что предложи ему сменить портняжество на генеральство или адмиральство — он откажется, так как на генералов и адмиралов существует мода, а вот портняжество… Портной строго смотрел на Илью Ильича и веско замечал:

— Шью всем.

В бостоновый костюм и обрядили Илью Ильича, хотя он и сопротивлялся, помня слова портного.

В музее шашку водрузили возле Давида, голой и величественной скульптуры, a чтобы посетители не подумали, что это шашка Давида, хранитель музея, слегка пошатываясь, прибил под шашкой биографические данные… Ильи Ильича. Почему это произошло — неизвестно Известно, что вписали в табличку и сподвижника Ильи Ильича, — хранителя музея, который показал несколько шашочных приемов, не проявив искусства владения шашкой, но сделав довольно лихой вид.

Старика перевели из сторожки в специальную комнату с блестящим паркетом, хрустальными люстрами, коврами, столиками с позолоченными ножками, зеркалами…, в которой Илья Ильич пугался тишины.

Старик не принимал обрушившейся на него славы. Она являлась ему в виде почитателей знаменитой шашки, которая часто красовалась на боку старика в стальных ножнах, так как хранитель музея опасался, как бы Илья Ильич не превратил шашку в нечто неподобающее славе; сподвижников, которые писали о нем воспоминания, хотя Илья Ильич и помнил, что никакого участия в никаких временах сподвижничества он не принимал и никаких сподвижников у него не может быть. Разве что портной, предлагавший сшить генеральский мундир. Но и он, как и Илья Ильич, стоял в стороне от всех великих событий и имел к ним отношение в том роде, что шил всяческие мундиры и папахи, но так зашился, что какая-то могущественная папаха и той же силы мундир выпороли его шашкой за машинку неотечественного происхождения. Портной забросил свое хлебное ремесло и стал сапожником, но и от сапожничества пришлось отказаться, сапоги тоже пришлись кому-то не по вкусу и ремесленник, поняв недостатки ремесла, забросил его, как бы решив оставить человеческий род босым и голым, и исчез, как и родственник Ильи Ильича в чине генерала.

Оказалось, что старик знал грамоту и писал мемуары с дарственной надписью, которую сподвижники оценивали во сто крат дороже самих мемуаров, заполнивших все отечественные и зарубежные прилавки. Слава являлась Ильи Ильичу и в словах хранителя музея, который отзывался о Илье Ильиче как о великом земном провидении. И даже такое слово вылетало из уст хранителя музея. Старик пытался ускользнуть от славы в свою сторожку. Но его жизнь принимала совершенно загадочный для него характер.

Для Ильи Ильича устраивали праздничные вечера по случаю дня его ангела с пушечной стрельбой и народными гуляниями, портретами на бумажных змеях, торжественные вечера с читками лекций о его детстве, юности, шалостях, играх, но это были не детские шалости и игры, а проявление каких-то справедливых и бунтующих помыслов, хотя Илья Ильич знал, что не только в детстве, но за всю свою жизнь он никогда не бунтовал, но крепко был порот шашкой деда за то, что однажды зашел в церковь вместе с прадедом, которого тоже достала шашка деда за пасху и крашенные яйца.