Часть 6

Подходя к нему, я заметил барахтающегося в траве у его ног малюсенького, с варежку, щенка. Завидев меня, щенок звонко тявкнул и спрятался за бревно, посвёркивая оттуда бусинками глаз. Я поздоровался с Серёжкой за руку и присел рядом. Он сильно походил на отца: такой же рыжеволосый и длиннолицый, а вот глаза от матери — нагловатые, с хитринкой.

— Где это ты такого пса отхватил? – спросил я, кивая на щенка.

— Бате подарили, — без особой радости ответил он. – Только вряд ли будет как Леший.

— Почему это?

Подходя к нему, я заметил барахтающегося в траве у его ног малюсенького, с варежку, щенка. Завидев меня, щенок звонко тявкнул и спрятался за бревно, посвёркивая оттуда бусинками глаз. Я поздоровался с Серёжкой за руку и присел рядом. Он сильно походил на отца: такой же рыжеволосый и длиннолицый, а вот глаза от матери — нагловатые, с хитринкой.

— Где это ты такого пса отхватил? – спросил я, кивая на щенка.

— Бате подарили, — без особой радости ответил он. – Только вряд ли будет как Леший.

— Почему это?

— Злым не будет – пасть не чёрная.

— Обязательно тебе злой? Кого бояться-то?

— Мало ли…

Да, Леший был хоть и дворняга, но здоровенный и злой, как чёрт. Никого чужого в ограду и близко не пустит. Меня он знал и не трогал, но я всё равно проходил мимо него с опаской. Только нет больше Лешего. Нынешней весной прокатилась по району эпидемия собачьего бешенства. В посёлок приехали четыре милиционера с карабинами, зашли с двух концов и перестреляли почти всех собак. Редко кому удалось спрятать. Вот уж ругани было и рёву! Хорошо ещё, все мужики на работе были, а то неизвестно, чем бы этот расстрел закончился. У некоторых добрые собаки были – охотничьи. Побузили мужики, поматюгались и напились с горя за упокой собачьих душ. У нас собаки не было. Я как-то просил маму взять щенка, а она сказала: «Собаку кормить надо, а у нас на ципушек не хватает. Будет бегать по посёлку попрошайничать». Такую собаку я не хотел. Мне бы как Джульбарс или Индус…

Серёжка откусил от папиросы кончик бумажного мундштука, и протянул мне окурок:

— Зобнешь?

— Нет, — я отрицательно помотал головой, — не хочу.

— Всё ещё слово держишь? Ну как хочешь, — он глубоко, по-мужски, затянулся. — Чего не заходишь-то? Богатый стал?

— Покос – сам знаешь. Завтра пойдём последний стог метать.

— Мы на прошлой неделе откосились, дрова вот колю, — он кинул взгляд в сторону двора, — Вчера братан чурки привёз, надо поколоть пока сырые, а то потом не добудешь.

Я согласно кивнул: такая работёнка и мне знакома, как знакома каждому мальчишке в посёлке, с малых лет привычных к пиле и топору.

Серёжка докурил папиросу и каблуком сапога вмял окурок в землю. Он пожевал что-то во рту, видно, табачнику, и длинно сплюнул в сторону играющих ребят:

– Смотри, как разбесились! Во дают! А девки – тёлки и тёлки! «Бзык» напал на них, что ли? Аж припотели бедняги.

На деревенском языке «бзык напал» — это когда молодые телята без видимой причины вскинут хвост трубой, взлягнут задом и давай носиться кругами! Сравнение девчонок с тёлками мне не очень-то понравилось. Тоже мне, нашёл тёлок… И вообще, в последнее время Серёжка стал частенько отпускать в их адрес всякие двусмысленные шутки, изображая из себя бывалого парня, прошедшего огни и воды.

— Какие они тебе тёлки? – недовольно буркнул я.

— А кто же ещё? Тёлки и есть. Только сопливые ещё.

Я не стал с ним спорить и отвернулся. А ему, пожалуй, нравились такие разговоры.

— Зелёный ты ещё, Колька! – он пихнул меня локтем в бок, — Наверное, и девчонок не щупал?

— А сам-то щупал? – огрызнулся я.

— Спрашиваешь! Ещё как!

— Ну, и как?

— Известно как – за цыцки, — и он расхохотался, глядя на меня своими круглыми наглыми глазами.

— Дурак ты и больше никто! — сказал я и поднялся с бревна, но Серёжка ухватил меня за рукав и усадил обратно.

— Не обижайся, Колька, — дело-то житейское. Подожди, скоро сам будешь щупать, — он махнул рукой в сторону ребят. — Смотри, как Надька Шкурихина на тебя зыркает. Я ещё в школе заметил. Гля, какие мячики у неё под платьем, тебя дожидаются.

— Вот сам и щупай их!

— Пробовал – дерётся зараза! – и он опять раскатился громким смехом.

— Пошёл ты! – я окончательно разозлился и встал.