Часть 5

Наша собеседница не ответила ничего определенного. Правительственная комиссия, которую возглавлял накануне своего премьерства Черномырдин, тоже ведь не дала однозначного ответа. В материалах комиссии отмечались и сложные геологические условия, и повышенная загазованность, и нарушения при производстве работ (Господи, да работа в точном соответствии с правилами — это же разновидность забастовки!), и вполне вероятная неисправность кабеля.

   Эльвина Ивановна пережила и кадровую перетряску, и встречи с вдовами и матерями погибших, и, наконец, что такое быть начальником отдела кадров закрывающейся шахты. С грустью рассказывала она о том, как бузила демократия, изгоняя с шахты, как представлялось закоперщикам, лишних и ненужных людей.

   Наша собеседница не ответила ничего определенного. Правительственная комиссия, которую возглавлял накануне своего премьерства Черномырдин, тоже ведь не дала однозначного ответа. В материалах комиссии отмечались и сложные геологические условия, и повышенная загазованность, и нарушения при производстве работ (Господи, да работа в точном соответствии с правилами — это же разновидность забастовки!), и вполне вероятная неисправность кабеля.

   Эльвина Ивановна пережила и кадровую перетряску, и встречи с вдовами и матерями погибших, и, наконец, что такое быть начальником отдела кадров закрывающейся шахты. С грустью рассказывала она о том, как бузила демократия, изгоняя с шахты, как представлялось закоперщикам, лишних и ненужных людей. Те, кто в забое, не лучшим образом относятся к тем, кто сидит наверху, в конторе. Особенно если конторские получают побольше шахтеров. И тут такое было. Не по ндраву пришелся прежде всего директор шахты, опытный горный инженер, взыскательный руководитель. Привезли и поставили своего, по ндраву, и пошатнулась дисциплина, и техника безопасности, и ответственность за свое дело, и заработки пошли на спад. 

   Сразу после посещения мемориала мы разыскали бывшего директора. шахты. Тогда, после бунта, его пригласили на соседнюю шахту, имени Ленина. Своими расспросами, конечно же, мы разбередили В. Л. Сороке душу. Но как держался с нами, допытливыми и дотошными, он! Не дал волю чувствам, xoтя обида, вернее, тень ее, проскальзывала в голосе.

   — На Шевякова, — рассказывал он, — я начинал главным инженером. Неделю знакомлюсь с людьми, побывал на каждом участке, изучал условия работы, и вдpyг передают: вас вызывает секретарь парткома. Поднимаюсь наверх, думаю, что разговор пойдет о моих наблюдениях. Захожу и слышу: «Вы почему нарушаете устав КПСС? Вот вам устав, вот вам инструкция по учету, читайте здесь». Спрашиваю: «Вы это всерьез?» — «Да». — Здесь Сорока сделал паузу. — Потом, когда меня назначали директором, я поставил условие: замените секретаря парткома. Коллектив трудный, недружный, процветает наушничество, люди обозлены…

   Однако тогда его не послушали. Гарий Немченко и новокузнецкий писатель Геннадий Емельянов, что называется, разговорили собеседника, вызвали его на откровенность, а в моей голове засел прокурорский прямо-таки вопрос: считает ли он себя тоже виноватым в трагедии, хотя она и произошла после того, как его оттуда «ушли»? Ведь не мог он не знать, что там происходило, — шахты рядом, недаром у него на столе в одном листе план разрезов обеих шахт. Да и коллектив вскоре понял, какая с директором вышла промашка, шахтеры все громче стали говорить, что Сороку надо вернуть.

      Как всегда, выручил Гарий Немченко, спросив его как бы между прочим:

   — Вернуться не предлагали? .

    — Было, — подтвердил Сорока. — Но я сказал: пусть все, кто подписал бумагу о моем снятии, придут и пригласят.

   И застучал по столешнице указательным пальцем, как бы перечисляя поименно всех своих обидчиков. Они не пришли. Кое-кто из них сделал карьеру, заседал в Верховном Совете, другим признать ошибку показалось, видимо, слишком унизительно.