Часть 5

Был он высокого роста, ходил всегда в темно-синем полувоенного образца кителе с блестящими пуговицами, в галифе и сапогах. А лицо – такое увидишь, не забудешь: глаза чуть навыкате, нос горбинкой, лоб высокий и просторный, а курчавые чёрные волосы начинались едва ли не с макушки. На фронте он воевал офицером-танкистом, горел в танке, после чего рука его не сгибалась в локте и была всегда прижата к животу. Преподавал он историю и географию и часто рассказывал нам о войне, а когда очень уж просили, приносил показать нам свои ордена и медали. Мы очень уважали его, как уважали каждого фронтовика в посёлке,

Был он высокого роста, ходил всегда в темно-синем полувоенного образца кителе с блестящими пуговицами, в галифе и сапогах. А лицо – такое увидишь, не забудешь: глаза чуть навыкате, нос горбинкой, лоб высокий и просторный, а курчавые чёрные волосы начинались едва ли не с макушки. На фронте он воевал офицером-танкистом, горел в танке, после чего рука его не сгибалась в локте и была всегда прижата к животу. Преподавал он историю и географию и часто рассказывал нам о войне, а когда очень уж просили, приносил показать нам свои ордена и медали. Мы очень уважали его, как уважали каждого фронтовика в посёлке, а единственного из всех офицера, — тем более, И потому безропотно принимали от него любые наказания. Впрочем, понапрасну он никого не наказывал.

На каждой перемене школьный зал наполнялся детворой; девчонки хихикали, показывали нам языки, а мальчишки, похоже, завидовали: мы враз стали знаменитыми на всю школу и, в глазах некоторых, выглядели не только жертвами, но и героями. Учителя, проходя мимо, укоризненно покачивали головами.

Какое-то время всеобщее внимание вдохновляло нас стоически переносить наказание, но время шло, ноги начали деревенеть, и стена, у которой мы стояли, магнитом притягивала к себе. Были изучены и запомнены все трещины на забеленном сероватой известью потолке и все щели на вышарканном полу, с едва различимой коричневой краской,. Даже Серёжка, вначале дерзко поглядывающий вокруг, а иногда и выбегавший из строя, чтобы дёрнуть за косы дразнящих нас девчонок, стал заметно скисать.

Наконец, школьная уборщица тётя Маша заглянула в зал, посмотрела на ходики, тикающие над нашими головами, сочувственно покачала головой и пошла по коридору, потряхивая бронзовым колокольчиком. После шумной толкотни ребят в раздевалке, школа опустела и затихла. Последними ушли учителя, кроме, разумеется, Ивана Григорьевича. И только потом начали подходить родители. Отцов не было — пришли матери, как приходили они всегда на родительские собрания и прочие вызовы в школу. Пришла и моя мама, посмотрела на меня с укором и присела рядом с другими на лавку. Самой последней заявилась тётка Варвара. Вернее — ворвалась. Она тяжело дышала и, как саблю, держала в руке полуметровый резиновый шланг. Ни на кого не глядя, прямо с порога она кинулась к Серёжке.

— Ах ты, паразит проклятый! Меня позорить! Отца позорить! Я тебе покурю!

Серёжка, видя, что дело принимает крутой оборот, рванул из строя и спрятался за центральный столб, подпиравший потолок зала. Тётка Варвара — за ним. Раза три они оббежали вокруг столба, пока на шум не вышел Иван Григорьевич. Увидев происходящее, он поспешил на выручку Серёжке и здоровой рукой перехватил шланг.

— Варвара Тимофеевна! Зачем же так! – воззвал он к её разуму, — Дома будете наказывать. Здесь школа, нельзя.

Успокоив разбушевавшуюся мать и отправив Серёжку на место, Иван Григорьевич долго говорил с родителями о вреде куренья , о влиянии никотина на детский организм, а в конце своей речи посоветовал чаще проверять наши карманы, а ещё лучше – зашить.

Мама в этот раз меня не наказала, хотя ещё год назад жаловала ремешком для острастки. Однако взяла с меня честное слово: пока сам не начну зарабатывать, курить брошу. А Серёжке дома досталось: он несколько дней ёрзал за партой в поисках безболезненного положения и на любое сочувствие ребят шипел сквозь зубы неразборчивыми матерками.

Ещё издали я увидел за последними домами на небольшой полянке, поросшей чахлыми, уже порыжевшими кустиками травы, несколько пацанов и девчонок. Они, как и я, пришли встречать коров и, поджидая стадо, играли в догоняшки.

— Чур, на новенького! – крикнул мне кто-то из девчонок, но я уже приметил Серёжку Кузьмина и направился к нему.

Серёжка сидел на бревне у своей калитки и курил в открытую, не прячась, а это означало, что тётки Варвары в доме не было.