Часть 43

Почему он начал говорить о деньгах? Разве я просил у него хоть копейку? Сдвинув фуражку на бок и развалившись в кресле автомобиля, он продолжал: «Да и отца у тебя уже фактически нет, так что эту машину, дорогой мой, нужно переоформить на меня как дарственную, в Гаи я договорюсь, так будет надежнее. Ты ещё пацан, а я, понимаешь ли, заменю тебе отца. Мы, родные должны, понимаешь ли, помогать друг другу». Я слушал его и кивал головой. Что он болтает, думал я, причем тут машина, когда там, в больнице, в тяжелом состоянии лежит моя мама. Дядя Витя напился и ушёл. Вечером

Почему он начал говорить о деньгах? Разве я просил у него хоть копейку? Сдвинув фуражку на бок и развалившись в кресле автомобиля, он продолжал: «Да и отца у тебя уже фактически нет, так что эту машину, дорогой мой, нужно переоформить на меня как дарственную, в Гаи я договорюсь, так будет надежнее. Ты ещё пацан, а я, понимаешь ли, заменю тебе отца. Мы, родные должны, понимаешь ли, помогать друг другу». Я слушал его и кивал головой. Что он болтает, думал я, причем тут машина, когда там, в больнице, в тяжелом состоянии лежит моя мама. Дядя Витя напился и ушёл. Вечером я снова пошел в больницу, поднявшись на второй этаж, я остановился, у двери палаты стояли две медсестры: «К маме нельзя, она сейчас спит», – сказала одна и попыталась увести меня вниз по лестнице, но я что-то почувствовал по выражению их лиц и побежал к двери палаты. Открыв дверь, я увидел закрытую с головой простыней маму. Сняв простыню, я сел рядом на стул. Глаза у мамы были приоткрыты, а нижняя челюсть прижата к верхней с помощью бинта, обмотанного вокруг головы. Достав из мешочка бутылку молока, я поставил её на тумбочку: «Вот принёс тебе молоко и сирень, как ты просила». Мама молчала. Маленькая женщина, самый дорогой для меня человек, сегодня вдруг умерла. Первый раз в жизни при встрече со мной мама не улыбнулась, не успокоила меня и ничего не спросила. Сначала я сдерживал слезы, но вскоре все же заплакал. Меня охватило страшное чувство безвыходности и одиночества. Мой мозг не воспринимал эту смерть. Мне казалось, что я сплю и вижу жуткий сон. Но я не просыпался, и это состояние случившейся трагедии приводило меня в ужас. Пошатываясь, как сомнамбула, я вышел в коридор. На меня смотрели десятки лиц, это были врачи, больные, медсестры, санитарки. Вглядываясь в их сочувствующие лица, я вдруг крикнул: «Ох, я ничего не могу поделать». Спускаясь по лестнице, я поравнялся с одной медсестрой, работавшей с мамой, она взяла меня за руку: «Знаешь, Юра, я, конечно, разделяю ваше горе, но вот ведь какое дело, твоя мама осталась должна мне десять рублей». Я отдал медсестре деньги и молча вышел на улицу.

Человеческая мелочность одно из низменных проявлений. Можно подумать, что вот прямо сейчас я уезжаю за границу или от всего откажусь. Насколько нужно быть мелочным душевно и духовно, говоря мне о десяти рублях долга именно в этот день, в этот час моего самого страшного горя.

Я шёл, нет, почти бежал по набережной домой. Вдруг метров за двадцать от себя я увидел пацана, пинающего резиновый мяч и все бы ничего, если бы тот пацан ни пнул мяч прямо мне в лицо. Я подбежал к нему и, сильно схватив руками за ворот рубашки начал трясти его в разные стороны, задавая один и тот же вопрос: «Куда, куда ты пинаешь?» Голова пацана тряслась в разные стороны, слюни летели изо рта, он кряхтел и почти задыхался. Прижав его головой к земле, я разжал свои пальцы. Пацан тут же, как собачонка скрылся от меня в кустах. Состояние моё было ужасным.

Мама умерла 22 мая, а 24 мая мы её похоронили.