Часть 39

Стукачи были как всегда – на высоте. У Чеснокова провели обыск и в гараже нашли полушубок. Отец Чеснокова работал тоже в заводе и был токарем высшего класса. Он долго умолял Носа, чтобы тот забрал заявление, просил за сына. Нос забрал своё заявление, но при этом строго сказал: «Вы, Чесноковы, оба у меня в долгу и попробуйте мне в чем-то отказать». Вот приблизительно так он создавал свою команду, в которой были рабочие разных профессий, и все чем-то ему обязаны. У него была создана целая система, складывавшаяся годами, и вдруг в этой системе я оказался как инородное тело, от которого нужно

Стукачи были как всегда – на высоте. У Чеснокова провели обыск и в гараже нашли полушубок. Отец Чеснокова работал тоже в заводе и был токарем высшего класса. Он долго умолял Носа, чтобы тот забрал заявление, просил за сына. Нос забрал своё заявление, но при этом строго сказал: «Вы, Чесноковы, оба у меня в долгу и попробуйте мне в чем-то отказать». Вот приблизительно так он создавал свою команду, в которой были рабочие разных профессий, и все чем-то ему обязаны. У него была создана целая система, складывавшаяся годами, и вдруг в этой системе я оказался как инородное тело, от которого нужно было избавиться. Нужно сказать, что ко мне люди относились хорошо, за исключением отдельных субъектов. Между тем Нос искал ко мне подход и начал проводить несколько другую тактику. Например, он мог, улыбаясь, зайти к нам в бюро и громко сказать: «Юра, Марат, а давайте завтра ко мне на дачу, порыбачим, ухи сварим, у меня свое вино в погребе». От таких приглашений я отказывался на отрез. Я не верил этому человеку и знал, что приглашения эти не от чистого сердца, а имеют под собой какую-то выгоду или провокацию. Не кнутом, так пряником, думал я, так оно и оказалось. Носу нужно было подобрать ко мне ключ, чтобы я был на его стороне и не мешал ему в сомнительных делах. Меня просто выводили из себя, его дикие выходки, и я не скрывал этого, что и приводило его в ярость. Как-то раз несколько работников у ворот цеха, собравшись стихийно в круг, рассказывали анекдоты и громко смеялись. Нос увидел их в окно вышел из кабинета и, подойдя, лилово — белый от злости, сказал: «Жаль не я директор завода…! Я бы издал приказ, чтоб урезать премии у тех, кто по любому поводу смеётся в рабочее время и даже улыбается! На работе нужно только работать, а анекдоты вообще рассказывать в определенно отведенном для этого месте, типа курилки и только в обеденный перерыв». Режим.

Но самое страшное — то, что находились люди и даже много таких кто поддерживали диктаторские проявления Носа. Они говорили, стуча себе в грудь кулаками: «Правильно! С нами так и надо поступать, а то совсем работать не будем…»

Что же тут можно сказать? Только одно: рабы.

Да, в жизни оказалось всё не так, как в кино и книжках, и сегодня я все чаще и чаще вспоминаю те слова, сказанные мне Носом, что никакой правды в жизни я не найду. Но если смириться, принять эти слова, как правило, то это и есть принятие этой больной общей системы. Значит, сказать себе, что все, что происходит, — верно, что разворованное гнилое производство и низкокачественная продукция — тоже правильно. Но, приняв эту систему, все равно рано или поздно придется чем-то поплатиться, и, может быть, даже своей жизнью. Так произошло и с моим отцом, ему пришлось принять систему со всеми ее гнилыми звеньями, и она погубила его, приковала к постели на пять мучительных лет, выбросила на свалку, растоптала человека в конце его жизни и не захотела бороться за него, за его выздоровление. Медицина тоже продукт больной системы. Врачи отказались взять отца в больницу, потому что ему необходим особый уход.