Часть 3

А из всех окрестных подворотен вылезали бездомные ободранные бедолаги, которых она кормила на свою крохотную пенсию.

Я помню дикий восторг на моське моего тогда двухлетнего синеглазого чуда, когда они с Пра разглядывали какую-то птичку, поселившуюся в саду. Выражение лиц обеих было совершенно умильно-одинаковым. И помню, как она носила мою кроху на руках и показывала ей звёзды, рассказывая о том, как прекрасен мир.

От неё моя дочь унаследовала уникальное качество — не обращать внимания на подлости окружающей жизни, и, в любой, самой поганой ситуации, находить что-то хорошее. Я так не умею. А жаль…

А из всех окрестных подворотен вылезали бездомные ободранные бедолаги, которых она кормила на свою крохотную пенсию.

Я помню дикий восторг на моське моего тогда двухлетнего синеглазого чуда, когда они с Пра разглядывали какую-то птичку, поселившуюся в саду. Выражение лиц обеих было совершенно умильно-одинаковым. И помню, как она носила мою кроху на руках и показывала ей звёзды, рассказывая о том, как прекрасен мир.

От неё моя дочь унаследовала уникальное качество — не обращать внимания на подлости окружающей жизни, и, в любой, самой поганой ситуации, находить что-то хорошее. Я так не умею. А жаль…

Мы с дочкой были уже в вагоне, но она нас не видела. Поезд тронулся. Она побежала, стараясь разглядеть нас в толпе людей, и опять не увидела. Я так её и запомнила. Тоненькая элегантная старушка, бегущая рядом с поездом. Впервые, наверное, она нарушила своё собственное правило. Больше я её не видела. Никогда.

Когда она умерла, по радио постоянно передавали тогда очень популярную песню «Беги по небу…»

Пра так и бежит. Только теперь уже по небу…

Cердечко

Болит моё сердечко. Мечется, стонет. Скулит, как выброшенный щенок…

А я его не слушаю. Я слушаю, как веточка в окно стучит. Кон-кон. Кон-кон. День закончен. Светит тоненький месяц. Не светит даже. Подсвечивает легонько. Ему некогда светить на полную мощь. Он занят. Он наставляет рожки и пугает звёздочки. А они, хохоча, разбегаются в разные стороны. Они раздурачились. Действительно, почему бы им не смеяться? Сент-Экзюпери их давно научил.

А сердечко-то стучит, настукивает. Или это всё-таки веточка о себе знать подаёт? Вот опять… Кон-кон. Кон-кон.

Почему не тук-тук? Потому что в Японии веточки кон-конкают, а не стучат. Вот и эта не исключение. Она же японская веточка. Мама у неё из Японии. Сакура.

Что сакура делает в стране платанов? Растёт. У неё выбора нет. Растёт там, где посадили. Но от этого же она не перестаёт быть японкой. Поэтому и её дочка говорит по-японски. Кон-кон.

Mоё сердечко, как сакура, тоже иностранка. Только не японка. И дрожит сердечко, как осенний лист родной дубравушки. И шумит эта дубравушка далеко-далеко. Так далеко, что я уже и не помню, где. Кажется, это в той же стороне, где и малиновый звон живёт. А, может быть, я что-то путаю?

Мелодия для флейты со словарём

Я вообще не хотела с ним знакомиться. Ни с ним, ни с кем-либо другим. После «прелестей» замужней жизни, от всех мужчин, пытающихся оказать мне знаки внимания, старательно «уходила огородами.» Не надо мне его было, совсем не надо.

С его другом познакомилась моя подруга. Меня она взяла переводчиком. Мой английский словарный запас был больше, чем у неё. Я твёрдо знала, что the London is the capital of Great Britain. Она не знала даже этого. Только при её несокрушимой самоуверенности и сногcшибательной внешности, можно было пуститься в такую авантюру, как знакомство с иностранцем. Причём, в стенах родного учреждения. Её новый знакомый тоже взял с собой своего друга в качестве толмача. Тот был абсолютно уверен, что mu Eestimaa on minu arm ( Моя Эстония — любовь моя!), и даже мог это произнести вслух. Короче, что знал, то и рассказывал. Так всё и началось.

Проклиная все на свете, я таскалась за ними по Старому городу, перелистывая толстый словарь, и, мысленно умоляя о прощении преподавателя английского языка, лекции которого я тщательно прогуливала все 5 лет. Нет, не простил, отомстил! Представляю, как он радовался, слыша моё «лондонское кокнИ». Он всегда был до беспардония вредным.

Потом меня осенило. Я отыскивала нужное слово на русском и тыкала под нос инакоговорящим английский перевод. При этом, со своей стороны, моя подруга тоже, доступными ей методами, принимала участие в нашей «беседe». Активно жестикулировала, принимала красивые позы ( хореограф, умеет!) и стреляла глазами. Вернее, палила, что твоя пушка. И была на седьмом небе от счастья. Как же я её ненавидела в эти моменты! Из-за неё я ощущала себя нелепым очкастым ботаником на экзамене по дрессировке слонов в цирковом училище.