Часть 28

Маруся открыла ворота и громко сообщила:

– Здрасьте вам! Давненько не видались. Да еще и со своим пакостником!

– Я шо-то не понял, о чем это паненка? – Искренне удивился Зильберман.

– Как это о чем? А это вот что? – Маруся указала на Цербера, льстиво вьющегося вокруг ног старьевщика и опасливо поглядывающего на застывшего в воротах Паныча.

– Ой, ще один цуцик! – Зильберман не проявил себя в прошлый раз поклонником Мурзилки. – Это есть дитя вашей питомицы?

На шум из дома вышла Леокадия в фартуке и нарукавниках,

Маруся открыла ворота и громко сообщила:

– Здрасьте вам! Давненько не видались. Да еще и со своим пакостником!

– Я шо-то не понял, о чем это паненка? – Искренне удивился Зильберман.

– Как это о чем? А это вот что? – Маруся указала на Цербера, льстиво вьющегося вокруг ног старьевщика и опасливо поглядывающего на застывшего в воротах Паныча.

– Ой, ще один цуцик! – Зильберман не проявил себя в прошлый раз поклонником Мурзилки. – Это есть дитя вашей питомицы?

На шум из дома вышла Леокадия в фартуке и нарукавниках, как у конторского клерка – она руководила на кухне приготовлением обеда.

– Поздравляю вас, мадам, с прибавлением! ¬– Поклонился ей старьевщик. – Мы таки будем делать гешефт?

– Будем, будем, уж вспоминала вас – кое-что накопилось.

– Нет, барыня, вы ему скажите! – Возмутилась Маруся. – И пусть уберет со двора своего бугая плешивого, а то как бы опять греха какого не случилось.

Паныч между тем медленно вошел во двор, подошел к Церберу, подобравшему зад и тихо, на пузе, отползающего назад. Брови Паныча были немного подняты, как будто он не верил своим глазам. Цербер всем своим видом походил на Мурзилку, но что-то свое, наверное, пес старьевщика почуял. Мурзилка с другой стороны подошла к сыночку, но никакого беспокойства не проявляла, просто смотрела на друга сердца. Так они и постояли втроем, а потом немного обиженный за претензии горничной к его псу Зильберман выдворил своего охранника на улицу. При этом он посмеивался и как будто одобрял, что его любимец оставил свой след на земле.

– Иди-иди, шельмец, хе-хе, а то сынок-то тебе сейчас еще счет предъявит…

За чаем Леокадия расспрашивала старьевщика о событиях в стране вообще, и на Украине в частности.

– Вот вы ходите по белу свету, все знаете, уж поделитесь с нами, а то к нам в последнее время газеты стали так нерегулярно поставлять.

Зильберману, казалось, польстило такое уважение к его предполагаемой информированности.

– Да вот, мадам, ходят слухи, что в Питере вроде как революция какая-то…

– Как? Еще одна? ¬¬– Схватилась за сердце Леокадия. Она до сих пор переживала отречение царя от престола, так как с детства была монархисткой и втайне оставалась ею до сих пор. Павел Андреевич же, напротив, был весьма воодушевлен февральскими событиями и все повторял, что у России теперь есть шанс примкнуть к цивилизованному миру. – Теперь-то против кого?

– А кто его разберет… – Зильберман раскусил сахар и отхлебнул чай из блюдечка. – Но я вам, пани, как порядочной даме скажу – ничего хорошего ждать не приходится!

– Это почему же? – Скептически высказалась Маруся.

– А потому, что от революций никогда ничего полезного не бывает, и потом – у меня ревматизм разыгрался. Голда моя уж и не хотела меня отпускать, сиди, говорит, в Полтаве. Знаки ей там всякие мерещатся. А я так скажу, пани, если в столице вот эта самая революция ¬– то и до нас докатится, и тогда нам наше здоровье всем очень понадобится.

После этой загадочной фразы он перешел к делу и торговался, как в последний раз в жизни.