Часть 27

Так и остался один щенок Мурзилки, и стал прозываться Цербером, а что он или его матушка по этому поводу думали, так и осталось неизвестным.

Когда в их доме поселилась Мурзилка, Костик был еще слишком мал, поэтому редко нарушал запрет отца общаться с собакой. А животных, между тем, он любил безумно – пошел в Леокадию, не иначе. Теперь же он подрос, и частенько его можно было застать во дворе играющим с Цербером, на что Мурзилка взирала не без благосклонности. Так что Церберу досталось больше любви и внимания. Да и Леокадия общалась с ним, пользуясь тем, что участок

Так и остался один щенок Мурзилки, и стал прозываться Цербером, а что он или его матушка по этому поводу думали, так и осталось неизвестным.

Когда в их доме поселилась Мурзилка, Костик был еще слишком мал, поэтому редко нарушал запрет отца общаться с собакой. А животных, между тем, он любил безумно – пошел в Леокадию, не иначе. Теперь же он подрос, и частенько его можно было застать во дворе играющим с Цербером, на что Мурзилка взирала не без благосклонности. Так что Церберу досталось больше любви и внимания. Да и Леокадия общалась с ним, пользуясь тем, что участок мужа расширили: шла война, и врачи требовались на фронте, поэтому земство сократило штатные единицы. Павла Андреевича, как отца двоих малолетних детей и человека сугубо штатского, не мобилизовали, но добавили ему больных, а зарплату оставили прежнюю. Доктор Савеленко не только стал задерживаться в земской больнице, куда стягивались немощные со всей округи, но и ездил по вызовам с фельдшерицей Антониной Степановной в несколько близлежащих деревень, дома бывал реже и несколько ослабил суровый надзор за домочадцами.

Примерно через восемь месяцев, когда Цербер подбирался к своему годовалому юбилею, Павел Андреевич наконец обратил внимание на то, что собака ведет себя, мягко говоря, странно. Песик ластился не только ко всем живущим в доме, но и к гостям, а также и вообще ко всем чужим людям, которых, казалось бы, должен был свирепо облаивать. И не то, чтобы Мурзилка с ним не занималась – умная собака прекрасно понимала, зачем оставили ей сыночка. Всеми доступными ей способами объясняла она недорослю, что надо делать и какую службу нести. А сынок только улыбался во всю пасть и по-прежнему приветливо вилял хвостом, лез целоваться и подставлял брюшко, кому ни попадя. Мурзилка страшно огорчалась, но поделать ничего не могла: сущим домашним любимцем вел себя Цербер, и, что хуже всего, похоже, что воспитание оказалось и не при чем – такова уж была его внутренняя сущность. Когда мамаша сердито кусала его за непослушание, Цербер скулил так, что слышно было на другом конце села, обижался и бежал к хозяевам – жаловаться на несправедливость. Успокоить его можно было ласками, вкусненьким и разговорами о том, какой он славный и хороший. Цербер был невероятно человеколюбив, и даже Павел Андреевич не мог не поддаться обаянию пса. Вскоре доктор признал, что опять ошибочка вышла – назвали животное не тем именем. Но ни разу не заговорил о том, чтобы избавиться от дармоеда – Цербера признали просто потомком Мурзилки, это был как бы паспорт его в жизни. В целом, недоросль неплохо устроился, а что матушка злится ¬– так это можно пережить.

Когда в село в следующий раз занесло Зильбермана, он, завернул к Савеленкам, памятуя о великодушной барыньке, которая в прошлый раз показала себя таким хорошим клиентом – и чаем напоила, и не позволила пожилому и неимущему старьевщику с голоду помереть.

На стук в ворота Мурзилка залилась хриплым лаем, а Цербер, радостно повизгивая, заметался под калиткой.