Часть 25

Выступающие поздравляли нас со скорым окончанием десятилетки. Желали всего доброго, успехов в дальнейшей жизни и, конечно, пели и танцевали. Мы дружно хлопали в ладоши, от всей души благодаря их за этот вечер. И все было бы хорошо, если бы вдруг на сцену не выбежал парень в страшном парике. Он корчил рожи, кривил ноги, что-то кричал в микрофон, всячески кривлялся и выламывался. Конечно, это был своеобразный номер и, разумеется, безобидный, но все присутствующие в зале почему-то вдруг посмотрели на наш столик и начали дружно хохотать. Кто-то крикнул: «Смотрите, это же Гена!» Мой приятель, сидевший рядом со мной, имел курчавые вьющиеся

Выступающие поздравляли нас со скорым окончанием десятилетки. Желали всего доброго, успехов в дальнейшей жизни и, конечно, пели и танцевали. Мы дружно хлопали в ладоши, от всей души благодаря их за этот вечер. И все было бы хорошо, если бы вдруг на сцену не выбежал парень в страшном парике. Он корчил рожи, кривил ноги, что-то кричал в микрофон, всячески кривлялся и выламывался. Конечно, это был своеобразный номер и, разумеется, безобидный, но все присутствующие в зале почему-то вдруг посмотрели на наш столик и начали дружно хохотать. Кто-то крикнул: «Смотрите, это же Гена!» Мой приятель, сидевший рядом со мной, имел курчавые вьющиеся волосы и действительно был чем-то схож с тем парнем, что был на сцене. Я увидел, как Гена покраснел и опустил глаза. Затем начались танцы, и все пошли в круг. Через какое-то время я увидел, что двух моих друзей, Гены и Игната, нет в зале. Я подумал, что они вышли на улицу покурить, и спустился в фойе. Проходя мимо туалета, я вдруг услышал оживленный разговор с угрозами. Открыв дверь туалета, я увидел следующую картину. Гена держал за грудки того самого парня, что кривлялся на сцене, и задавал ему один и тот же вопрос: «Скажи, кого ты имел в виду?» Парень ехидно улыбался и что-то бормотал. Вдруг Гена толкает «артиста» и тот, ударяясь головой о стену. Я хватаю Гену за руки и не даю продолжать драку, он пытается оттолкнуть меня, но я сильнее его, и поэтому он быстро успокаивается. Тем временем «артист» хватается руками за голову и направляется к выходу. Я оставляю Гену и бегу за ним. Догнав его метров за сто от школы, прошу у него прощенье за своего друга и говорю, что нужно остаться на вечере и продолжать веселиться; он сначала не соглашается, но потом, подумав, решается вернуться. Вроде бы все нормально, ну с кем из ребят не бывало подобного? Подойдя к школе, я увидел на лестнице учителей. Они выбежали нам на встречу и, схватив «артиста» под руки повели в учительскую. Мне же строго сказали, чтобы я никуда не уходил. Вечер был окончен. Все разошлись по домам, а нас, четверых друзей, попросили зайти в учительскую. Войдя в кабинет, мы увидели следующую картину. «Артист» сидел с опрокинутой назад головой в центре за столом в окружении школьной администрации.

Завуч по воспитательной работе Раиса Васильевна Ванькина в крикливой истерической форме задает нам один и тот же вопрос: «За что вы избили нашего ученика?» Из её вопроса вытекало то, что только он их ученик, а чьи тогда ученики мы? Мы молчали. Потом последовал вопрос к «артисту»: «Кто тебя избил?» «Артист» тот, нужно сказать, и впрямь был хороший артист, притворился, чуть ли не умирающим лебедем. Подняв левую руку, он указал пальцем на Гену: «Он, этих не было…»

Учителя даже привстали со своих мест. Больше всех кричала Ванькина: «Да чего ты их боишься, ведь я знаю, что они тебя все пинали ногами. Четверо избили одного, а ты их покрываешь. Вон учительница Баранова видела эту драку своими глазами, она живой свидетель». Баранова встала и, посмотрев злобно на нас, утвердительно сказала: «Точно, били все четверо, я сама это видела».