Часть 23

— Я вот что подумала, девочки, — перед тем как начать ужинать, сказала мама, посмотрев на сестёр — Теперь и в нашем доме появился мужчина. Как вы думаете?

— Конечно, появился! Ещё какой! – почти в голос воскликнули Зина с Тоней и, глядя на меня, заулыбались.

— Времечко-то как бежит…- вздохнула мама и неожиданно сникла. Улыбка исчезла с её лица, она подняла голову и с тоской в потемневших глазах посмотрела на фотографию отца, висевшую на стене в простой деревянной рамке. — Видел бы Антон Степанович…, — почему-то при нас мама

— Я вот что подумала, девочки, — перед тем как начать ужинать, сказала мама, посмотрев на сестёр — Теперь и в нашем доме появился мужчина. Как вы думаете?

— Конечно, появился! Ещё какой! – почти в голос воскликнули Зина с Тоней и, глядя на меня, заулыбались.

— Времечко-то как бежит…- вздохнула мама и неожиданно сникла. Улыбка исчезла с её лица, она подняла голову и с тоской в потемневших глазах посмотрела на фотографию отца, висевшую на стене в простой деревянной рамке. — Видел бы Антон Степанович…, — почему-то при нас мама всегда называла отца по имени и отчеству.

Тут её голос дрогнул, и она тихо прошептала:

— Господи! За что?.. За что?..

Её худенькие плечи мелко-мелко затряслись, и по щекам потекли слёзы. Мы притихли, уставясь в стол. Но вот и девчата склонились к маме и заплакали с ней в голос. Я долго крепился, к горлу подкатил удушливый шершавый ком, и, не выдержав, я выскочил во двор. Крепко, до боли в скулах, стиснул зубы, зажмурился и поднял лицо вверх. Мне хотелось завыть — завыть от жгучей жалости к маме, к сёстрам, к себе…

Так я простоял несколько минут, сдерживая себя, чтобы не заплакать, но слёзы сами собой потекли из-под плотно сжатых век…

Немного погодя, я рукавом рубахи просушил мокрые глаза и вернулся в дом; все уже успокоились, тихо о чём-то разговаривали, но, пока меня не было, никто к еде не притронулся.

После ужина Зина и Тоня быстро собрались и упорхнули на танцы. Мама, убирая со стола посуду, сказала мне:

— А ты что сидишь? Всё книжки да книжки, шёл бы погулять. Вот зарядят дожди — тогда и начитаешься.

Я вышел на улицу. Августовские дни стали совсем короткими, вот и сумерки уже опустились, принеся с собой ощутимую прохладу, как бы напоминая, что осень не за горами.

Может быть, Галка приехала, с надеждой подумал я, шагая по улице. Я вдруг остро почувствовал, что очень скучаю по ней, особенно в последние дни. Скучаю по её голосу, по ярким искоркам в глазах и по весёлым озорным конопушкам. Но вряд ли она сегодня вернулась. Перед отъездом она сказала, что пробудет с матерью у тёти до самой школы, а до школы ещё почти две недели. Скучает ли она, как скучаю я? А что, если и там у неё есть дружок? Эта мысль больно скребанула меня по сердцу, и в груди как-то нехорошо заныло.

Танцплощадка, куда я направлялся, располагалась неподалёку от конторы, и, подходя к ней, услышал звуки аккордеона. Вот здорово! Значит, сегодня у Феди Рябова «вдохновение».

Знаменитый на весь район аккордеонист Федя Рябов нравился мне, пожалуй, больше других мужиков в посёлке. Было в Феде нечто такое, что отличало его от прочих. Я ни разу не слышал, чтобы он когда-либо прилюдно ругался или сквернословил, и это, само по себе, уже кое-что значило. Видно, в его сознании не совмещались любовь к музыке и маты. Здоровый и сильный, он никогда не вступал ни в ссоры, ни в драки, хотя мог, шутя, совладать с любым. Вроде бы и делить было нечего, но иногда, подвыпив, распалясь и рассорясь из-за пустяка, мужики хватались за грудки. Вот тогда и наступал черёд Феди: он брал зачинщиков за шиворот, встряхивал на вытянутых руках и раскидывал в стороны. И никто на него не обижался.

Как-то в бане (тогда мне было лет десять) Федя вышел из парилки и присел на лавку рядом со мной. Ото всей его крепкой фигуры на меня сразу повеяло силой и мощью. Такие торсы с выпуклыми мускулами я видел на картинках в книжке о Древней Греции. Сам Геракл сидел передо мной – ни больше, ни меньше. А как он парился! Когда в парилке он влезал на полок и поддавал жару, мужики горохом сыпались вниз, прикрывая головы вениками. Зимой – мороз ни мороз – выскочит из бани и в сугроб с головой. И, кажется, снег вокруг него закипает. Покатается Федя в снегу, разотрётся с головы до пяток и опять на полок.

На правом боку у Феди я заметил кривой багровый рубец. Увидев мой пристальный взгляд, Федя спросил:

— Красивый? – я кивнул, а он рассмеялся.