Часть 2

Останавливаюсь на этом подробно, поскольку Вы относитесь к первым и вторым. В филологии, преподавании литературы предостаточно наукообразия, нормативизма, в том числе политиканского, схематизма, субъективизма, выходящего за рамки здравого смысла – всё это смертельно опасно для литературного творчества. Поэтому Вам неизбежно при написании прозаических произведений надо уметь «забывать» о своем образовании, стараться нейтрализовать его влияние. Иначе из-под пера будут выходить «правильные», но банальные вещи, литературная ценность которых в лучшем случае равна нулю.

Что-то я не припоминаю в числе больших прозаиков или поэтов из ученых-литературоведов. Видимо, они слишком хорошо знают, как надо писать, поэтому и не умеют. Такая история и

Останавливаюсь на этом подробно, поскольку Вы относитесь к первым и вторым. В филологии, преподавании литературы предостаточно наукообразия, нормативизма, в том числе политиканского, схематизма, субъективизма, выходящего за рамки здравого смысла – всё это смертельно опасно для литературного творчества. Поэтому Вам неизбежно при написании прозаических произведений надо уметь «забывать» о своем образовании, стараться нейтрализовать его влияние. Иначе из-под пера будут выходить «правильные», но банальные вещи, литературная ценность которых в лучшем случае равна нулю.

Что-то я не припоминаю в числе больших прозаиков или поэтов из ученых-литературоведов. Видимо, они слишком хорошо знают, как надо писать, поэтому и не умеют. Такая история и с журналистами – отношение к слову разное. У журналистов – как к понятию, средству информации, у писателей – как, грубо говоря, к элементу художественного образа. Впрочем, об этом можно частично прочитать в моих материалах, которые я рекомендую в правилах для своего мастер-класса.

Каждое литературное произведение создано по своим законам и подчиняется только им. Неповторимым, но входящим в общелитературный и общекультурный контекст. Произведения писателя – кодекс таких законов, не писанных, но существующих как бы форме скрытых файлов. Оценить произведение писателя весьма затруднительно, если не почувствовать эти файлы.

Вот этим и займемся.

Наиболее значительным по содержанию мне представляется «Подлинная история…» Она метафорична, поучительна в хорошем смысле. Хотя Вы, как истинный педагог, решили в самом конце акцентировать оценку – «скотина он порядочная». И перевели тем самым свое сочинение из разряда литературы в примитивную гендерную сферу.

А сказка ведь о том, что любовь способна превратить любую лягушку в Василису Прекрасную или Премудрую. Так и развивайте эту мысль, делайте ее не примитивной, а объемной, многозначной, оттеняйте весь спектр сопутствующих проблем. Ведь не случайно Вы как бы забываете старших братьев и их жен. Тут сколько угодно красок, чтобы показать, как даже трудолюбие, но в сочетании со стяжательством и жадностью, карьеризм и верноподданность власть имущим превращает их супружниц в жаб, скрывающих свое уродство и душевную пустоту блеском всяких украшений, мнимыми ценностями – положением в обществе, роскошными теремами, престижными моделями самобеглых колясок и т.п.

Ивана я на Вашем месте не делал бы лежебокой и захребетником. Произведение выиграло бы, если бы он был изображен порядочным человеком, но жизнь его все время пригибала, не давала проявить любовь к Василисе-лягушке. Как она ждала этого, надеялась, что вот-вот зажжется в его душе огонь, и сгорит в нем лягушечья кожа – вот чего нет в рассказе. Я не призываю Вас к выводу, что планета наша мало для счастья оборудована, но читатель должен почувствовать, что Иван вот-вот освободит Василису от чар, более того, он должен как бы тоже «становиться Иваном». Чувствовать и понимать его ошибки, причины того, что Василиса так и не стала Прекрасной.