Часть 17

Оно конечно, перед горничной легче было демонстрировать барские замашки, чем перед дорогой Лекочкой, знавшей его как облупленного с самого детства. Он растерянно посмотрел на щенка, нервно сорвал пенсне и принялся протирать его абсолютно чистым носовым платком.

– Ну, уберите его с кухни хотя бы, – уже спокойнее попросил он горничную, – антисанитария ведь. У него блохи, разумеется, и еще Бог весть что. А если дети сюда придут?

– Да куды ж его? – Пожала плечами Маруся. – Мне Леокадия Ильинична никаких таких указаний не давала. – И она выкатила на хозяина свои и без

Оно конечно, перед горничной легче было демонстрировать барские замашки, чем перед дорогой Лекочкой, знавшей его как облупленного с самого детства. Он растерянно посмотрел на щенка, нервно сорвал пенсне и принялся протирать его абсолютно чистым носовым платком.

– Ну, уберите его с кухни хотя бы, – уже спокойнее попросил он горничную, – антисанитария ведь. У него блохи, разумеется, и еще Бог весть что. А если дети сюда придут?

– Да куды ж его? – Пожала плечами Маруся. – Мне Леокадия Ильинична никаких таких указаний не давала. – И она выкатила на хозяина свои и без того выпученные очи, похожие на спелый крыжовник.

С жилой стороны дома послышались порывистые, не очень легкие шаги, и в кухню влетела довольно полная дама лет тридцати с растрепавшейся высокой прической. Рукава ее жакета, модного лет шесть назад, были закатаны, обнажая невероятно красивые белые руки.

– А-а-а, Павлуша! Вот тебе наше новое приобретение, – ласково улыбнулась она мужу.

– Да-а, я ознакомился с ним, правда, не очень близко. Лека, мы ведь договаривались, что животным не место в доме.

– Так то же в городе. А теперь мы живем в деревне, – бодро произнесла барыня, – и здесь я уж могу развернуться…

Павел Андреевич схватился длинными пальцами крупных, но аристократических по форме рук за виски и, шумно вздохнув, покинул кухню. Жена нежно посмотрела ему вслед и обернулась к горничной.

– Вы, барыня, хозяина не предупредили, а он на меня набросился, – с упреком сказала Маруся, причем на чистейшем русском языке, тогда как с Павлом Андреевичем беседовала на странной смеси украинского и русского просторечного.

Павел Андреевич недавно был назначен на должность земского врача в Полтавской губернии и поселился с семьей в большом селе в одном-единственном казенном доме на всю округу. Его соседи тоже служили в земстве, таким образом, жильцы дома и представляли весь состав местной интеллигенции: фельдшерица – старая дева, учитель земской начальной школы со своим многочисленным семейством, а также землемер – молодой человек, недавно окончивший реальное училище.

Павел Андреевич происходил из хорошей, довольно старинной украинской семьи, еще восемьдесят лет назад свившей гнездо в Харькове. Но женился на бесприданнице, дочери русского горного инженера, с семьей которого много лет дружила его тетка. Родственники Павла Савеленко брак этот посчитали неудачным – будущее медицинское светило могло сделать и лучшую партию, так что, окончив университет, Павлуша должен был сам зарабатывать себе на жизнь, что он гордо и сделал, тем более, что двое детей вынуждали его к этому отважному шагу.

Отринув помощь семьи за то, что они плохо отнесись к его молодой жене, Павел Андреевич около восьми лет мыкался по городам Малороссии на должностях помощника врачей, перебивался временными заработками, пока ему не предложили место земского врача, за которое он ухватился с радостью, ибо оно гарантировало не только приличный ежемесячный оклад, но и бесплатное жилье.