Часть 13

Обеденный стол придвинут к единственному окну, наполовину занавешенному ситцевыми задергушками. На подоконнике – горшочки с геранью и помидорная рассада. Пол некрашеный, но выскоблен ножом и застлан пёстрыми домоткаными дерюжками. Справа от двери — вешалка. Сейчас на ней, рядом с нашей одёжкой, висят Галкино серенькое пальтишко, знакомое мне по школе, и светло-голубой габардиновый плащ – её матери. От чужой одежды на меня наплывает приятный запах духов – такой же, какой я почувствовал, прошмыгнув мимо нежданных гостей ещё в той комнате.

Галка подошла к столу и спросила:

— Что читаешь?

Обеденный стол придвинут к единственному окну, наполовину занавешенному ситцевыми задергушками. На подоконнике – горшочки с геранью и помидорная рассада. Пол некрашеный, но выскоблен ножом и застлан пёстрыми домоткаными дерюжками. Справа от двери — вешалка. Сейчас на ней, рядом с нашей одёжкой, висят Галкино серенькое пальтишко, знакомое мне по школе, и светло-голубой габардиновый плащ – её матери. От чужой одежды на меня наплывает приятный запах духов – такой же, какой я почувствовал, прошмыгнув мимо нежданных гостей ещё в той комнате.

Галка подошла к столу и спросила:

— Что читаешь?

Опять ни слова не сказав, я приподнял обложку книги.

– «Преступление и наказание». Фу! Скукотища! Я начала и бросила. Она у нас дома есть. Думала, о сыщиках, а там… Ты хоть что-нибудь понимаешь?

— Понимаю, — на этот раз я ответил, потому что моё дальнейшее молчание могло быть ею расценено, как верх трусости и тупости.

А с книгой я, как и она, обманулся. Когда выбрал её в библиотеке, Валентина Ивановна, преподаватель литературы, наша классная руководительница и библиотекарь по совместительству, сразу предупредила меня: «Это очень серьёзная и сложная книга, Коля. Не уверена, что ты её поймёшь. Может, отложишь до будущих времён?». «Я попробую, Валентина Ивановна», – самоуверенно ответил я. Но, прочитав несколько страниц, понял: права была учительница! По нескольку раз я перечитывал одну и ту же страницу, пытаясь вникнуть в суть событий и хоть что-то понять в них. Очень жаль было Сонечку, а поведение Раскольникова вызывало недоумение: зачем он сам-то лез на рожон, зачем заигрывал с этим хитрюгой Порфирием Петровичем? Сидел бы себе тихо, не высовывался… Непонятно. Однако я не отступал. И, подняв на Галку глаза, повторил:

— Я всё понимаю.

— А я «Госпожу Бовари» прочитала, — с вызовом сказала она. – Ты читал?

— Нет, не читал.

— Зря. Очень интересная книжка. Там про любовь, — она закатила глаза и со вздохом добавила: — Несчастную и трагическую.

— Ерунда всё это. Я такие книги не читаю.

И вдруг её ладонь легла на страницу.

— Не притворяйся. Я вижу, что ты не читаешь, — и, наклонив голову, заглянула мне в глаза и вкрадчиво спросила: — Коля, а почему ты меня так ненавидишь?

Я отшатнулся. В прищуренных глазах её мелькали весёлые искорки, хотя лицо выражало неподдельную печаль.

— Тебя!? Ненавижу?

— Да, меня. Ты со всеми девчонками и хлопцами дружишь, а мне только и знаешь, что грубишь. Разве не так?

— Выдумываешь ты всё, — я почувствовал, как краска предательски заливает моё лицо, — Со всеми я одинаково…

— Ты не увиливай, не увиливай! Ты мне прямо скажи…

И тут – мне на спасенье! – в кухню вошли обе матери.

— О чём молодёжь беседует? – спросила Галкина мать, с улыбкой оглядывая нас.

— О книжках, мамо, — не моргнув глазом, весело сказала Галка. – Коля «Преступление и наказание» читает. Он у нас самый умный в классе.

— Ну, если Достоевского читает, тогда конечно. Вот только не рано ли?

— А ещё он стихи пишет.

Оксана Николаевна с интересом посмотрела на меня. Если бы сейчас к моим щекам поднесли спичку – она бы вспыхнула. В эти секунды я ненавидел Галку. Болтушка! Несёт что попало… Я всего-то одно-единственное стихотворение написал в школьную стенгазету к годовщине Октября, и то Валентина Ивановна помогала.

— Вот и бери с него пример, — назидательно сказала Оксана Николаевна. — Потому как, кроме озорства, я в тебе никаких талантов не нахожу. И давай-ка одеваться, нас папа ждёт.

Они быстро оделись, попрощались и вышли. Мама за ними следом — проводить. Но дверь опять приоткрылась, и просунулась Галкина голова, в глазах сверкали зелёные искорки.