Часть 12

Наступил новый день, затем вечер, я смотрел в окно на соседний дом, и вдруг увидел выходящую из своего подъезда Иру. Она остановилась у лавочки, постояла, поглядев по сторонам, и, бросив на асфальт чёрную коробочку из-под сапожного крема, стала играть в классики. Я очень хотел, что бы она посмотрела на моё окно, увидела меня, подошла бы и сказала: «Выходи на улицу». И тогда бы я открыл окно и крикнул ей, что выйти не могу, что закрыт или что ни будь ещё в этом роде. Я ждал, но Ира не смотрела в мою сторону, и я мучительно переживал. Вдруг в дверь

Наступил новый день, затем вечер, я смотрел в окно на соседний дом, и вдруг увидел выходящую из своего подъезда Иру. Она остановилась у лавочки, постояла, поглядев по сторонам, и, бросив на асфальт чёрную коробочку из-под сапожного крема, стала играть в классики. Я очень хотел, что бы она посмотрела на моё окно, увидела меня, подошла бы и сказала: «Выходи на улицу». И тогда бы я открыл окно и крикнул ей, что выйти не могу, что закрыт или что ни будь ещё в этом роде. Я ждал, но Ира не смотрела в мою сторону, и я мучительно переживал. Вдруг в дверь постучали. На пороге стоял Сергей. На ногах его были новые кеды: «Пойдем гулять, за дом сходим». «Куда, куда?» — удивлённо спросил я. За дом – означало к Ире! Через пять минут мы были у её подъезда. Ира играла в классики, и я увидел, как от её пальто отлетела бордовая пуговица. Наклонившись, незаметно я поднял пуговицу и спрятал в карман пиджака. Ира не заметила своей потери, а я ей ничего не сказал. Дома я достал из кармана её пуговку и, положив на ладонь, долго смотрел на неё. Это был пик моего блаженства. Ира, как будто была рядом, и я мог смотреть на нее, сколько захочу, держать в руке, и даже гладить. Сегодня я с иронией вспоминаю то чувство, которое овладевало мной. Но всё чаще и чаще ловлю себя на мысли, что это, наверное, и есть любовь, когда ты любишь человека лишь только за то, что он есть, живет рядом и тебе от этого хорошо, и ты не требуешь от него, ничего, кроме внимания, взгляда, улыбки. Прав был поэт написав: «Любви все возрасты покорны».

Теперь мы ходили в соседний двор каждый день, и всё было бы, как всегда, если бы со мной не случилось несчастье. Катаясь с металлической горки в детском саду, что был расположен недалеко от дома, я поломал правую ногу. Вечером детей в саду не было, и мы часто ходили туда кататься. Перелом был сложный, ногу мне загипсовали, и я месяц лежал на спине. Настроение было скверное, нога под гипсом болела, и я ничего не мог поделать с этим. Но мои физические мучения были ничто по сравнению с муками душевными, мне было плохо, потому что я не мог видеть Иру. Через месяц гипс с ноги сняли и, сделав снимок, определили, что кость срослась неправильно и что, если не сломать снова ногу и не сложить её правильно, я останусь хромым на всю жизнь. Помню, как отец нервничал и ругал врачей, неправильно лечивших меня, а потом была операционная. Молодой приезжий врач, кандидат медицинских наук из Казани, сделал всё, как нужно. Снова почти месяц на спине, физические мучения и бесконечная доброта, и забота родителей.

Так пролежал я до лета, школу пропустил и безнадёжно отстал по программе. Наступили школьные каникулы, ребята бегали, прыгали, купались. Мне же нужно было учиться ходить заново. Гипс сняли, и я увидел, что нога несколько усохла, а самое главное, она не сгибалась в колене, её нужно было разрабатывать. Отец принёс мне новые костыли, подогнал под мой рост и я начал передвигаться по комнатам квартиры. Теперь я мог подойти к окну и увидеть в соседнем дворе Иру. Я часами дежурил у окна, но ее почему-то не было.