Часть 11

Я и без Серёжки давно заметил, что она ко мне не совсем равнодушна: то классную доску вместо меня вытрет, то за пособиями в учительскую сбегает, когда я дежурю, то место в клубе займёт перед сеансом или ещё что-нибудь по мелочи. Но разве колотится, готовое выпрыгнуть, сердце при её виде, разве перехватывает дыхание от случайного прикосновения на переменах или во время игр? Нет же этого! А с Галкой совсем, совсем по-другому. И я уже начинал корить себя последними словами за свою излишнюю строптивость и упрямство.

Прошёл и Новый год, а отношения наши не менялись. Да и

Я и без Серёжки давно заметил, что она ко мне не совсем равнодушна: то классную доску вместо меня вытрет, то за пособиями в учительскую сбегает, когда я дежурю, то место в клубе займёт перед сеансом или ещё что-нибудь по мелочи. Но разве колотится, готовое выпрыгнуть, сердце при её виде, разве перехватывает дыхание от случайного прикосновения на переменах или во время игр? Нет же этого! А с Галкой совсем, совсем по-другому. И я уже начинал корить себя последними словами за свою излишнюю строптивость и упрямство.

Прошёл и Новый год, а отношения наши не менялись. Да и о каких отношениях может идти речь, если их не было вовсе. Я, правда, перестал ей дерзить, но по-прежнему держался на расстоянии: не дай Бог, догадается о моих тайных мыслях – и что тогда? Ничего другого, кроме насмешек, я ожидать от неё не мог.

И вот, однажды, мы большой компанией шли домой из школы, после затянувшегося классного собрания Я немного отстал. На улице было темно и тихо, и зыбкий лунный свет едва освещал утонувшие в сугробах чёрные срубы домов; над печными трубами почти вертикально поднимался белёсый дымок. А над головами висело небо. Тёмное, непроницаемое, с яркими крупными звёздами — оно показалось таким близким, что мне, вдруг, подумалось — это и не небо вовсе, а огромный чёрный купол, накрывший нашу затерявшуюся в снегах деревушку, и мы под ним – одни единственные на всём белом свете. Мне стало отчего-то жутко и тревожно, и я бегом припустил догонять ребят.

От крепкого мороза снег шумно скрипел под валенками, когда мы гуськом шли по тропинке от школы к дороге. А выйдя на неё, как обычно, раздурились, подставляя друг другу подножки, валяясь в снегу. Недавно дорогу расчистил грейдер, и по обочинам образовались высокие отвалы рыхлого снега. Кто-то подставил Галке ногу, она упала, но тотчас вскочила и, решив, что это сделал я, так как шёл рядом, отбросила в сторону портфель, обхватила меня обеими руками и завалила в сугроб. Я даже не сделал попытки сопротивляться, а она, сидя на мне верхом, распяла мои руки в разные стороны и, часто дыша, угрожающе сказала:

— Будешь ещё подножки ставить? Будешь?

Я лежал, молчал и во все глаза смотрел на неё. Я ещё никогда так близко не видел её лицо. Даже в темноте были видны горящие глаза, пушистые ресницы, прихваченные на кончиках инеем, и полуоткрытые губы, из которых вместе с паром вырывалось горячее дыхание, обжигающее мои щёки. В ту минуту мне хотелось только одного: пусть эти мгновения длятся вечно!

Кто-то из ребят крикнул:

— Вы, что там, целуетесь? – и все засмеялись.

А Галка пристально-пристально посмотрела на меня, потом быстро вскочила и, отвернувшись, начала стряхивать с себя снег. Подобрав портфель, она крикнула:

— Хлопцы, хватит баловать! Пора до хаты – мамка ругаться будет.

И, не дожидаясь никого, бегом побежала домой.

На следующий день я то и дело наталкивался на её изучающий и, в то же время, вопрошающий взгляд; он как бы спрашивал: «А что же там было? Там — на дороге, в снегу?». Но что я мог сказать ей? Что влюбился по уши, что днями и ночами думаю о ней? Об этом сказать? Ну, уж нет.

Так продолжалось до самой весны. Наступили дни, когда жизнь в посёлке замирала. Весенняя распутица загнала почти всех жителей в дома, и редко кто отваживался, без крайней нужды, выходить на улицу дальше своего двора. Не ходили и лесовозы, опасаясь сползти с гружёным прицепом в кювет, из которого потом и трактором не вытащить. Вот если бы и в школе занятия отменили, думали мы, тогда совсем было бы хорошо. Но кто же их отменит? Вот и приходилось нам каждый день добираться до школы окольными путями, огибая огромные лужи, похожие на озёра, выискивая места, где можно пройти, не увязнув в грязи до колен.

Был воскресный день. С утра я задал корове с телёнком сена, вынес пойло и на этом покончил с хозяйственными делами.