С этим связана и еще одна необычная деталь шопенгауэровской философии ее тотальный пессимизм, столь, как ни странно, редкий в истории философской мысли. Резкая обращенность против положительных ценностей бытия, жизни, воли. А также начало своеобразной «герменевтики подозрения», в рациональном видящей иррациональные основания, в полезном вредные, в хорошем дурные. Это та линия, которая ведет к генеалогии и критике ценностей, произведенной Ницше, а после к Фрейду, к структурализму и т. д. И притом этот пессимизм высказывается человеком явно жизнелюбивым, а также склонным к восхищению перед природой, перед искусством, перед мыслью, даже перед моралью, перед проявлениями любви, сострадания, самоотречения, Читать далее →

Фантазирует только тот человек, который не способен наслаждаться жизнью, подменяя ее призраками своего воображения. Вовторых, этот тезис неверен потому, что стремление к красоте вообще не является главной причиной потребности в искусстве. Возьмем, например, пение. Разве человек поет из потребности в красоте? задает вопрос Чернышевский. И сам отвечает на него: нет, он поет потому, что хочет выразить свои чувства, свою радость или грусть. А когда он поет, то не заботится о том, чтобы достигнуть прелести или грации, т. е. прекрасной формы. Чувство и форма противоположны друг другу. Пение как выражение чувства можно назвать искусством лишь в том же смысле, Читать далее →

Рефлексия в романе предстает в форме иронии, которую Лукач называет «мистикой безбожного мира», апофатическим приближением к смыслу, который никогда не может полностью проявиться в действительности. Если мир героев эпоса, которых сопровождают боги, всегда в своей основе надежен, какие бы испытания ни выпадали на их долю, действительность романа «демонична», т. е. пронизана неустранимой двусмысленностью и неопределенностью.

В сборнике эссе «Душа и формы» Лукач говорит об эстетизме современной культуры, когда «разукорененный» человек отброшен к своей собственной субъективности, способен жить только своими переживаниями, не находя объективных Читать далее →

Следует, однако, отметить, что такая трактовка проблемы нравственного выбора, исходящая из признания неповторимости личностного бытия, может получить наиболее адекватное отображение только в искусстве. Не удивительно, что Гете придавал принципиальное значение использованию имен собственных для названия своих художественных произведений: «Фауст», «Страдания юного Вертера», «Годы учения Вильгельма Майстера», «Эгмонт», «Гец фон Берлихенген». Герои произведений Гете наделены сложным внутренним миром, они совершают трагические ошибки, их поступки не защищены от влияния случая, т. е. художественные образы здесь отнюдь не представляют идеал, но тем не менее вызывают общий интерес: эстетическая рефлексия о произведении Читать далее →

Разработка теории символа, предпринятая Лосевым, выходила далеко за рамки эстетических исследований и нашла продолжение в его культурологических и богословских трудах. Символу было уделено большое внимание в таких работах Лосева, как «Философия имени» и «Диалектика мифа». Во второй половине XX века Лосев продолжал исследование феномена символа уже в другой исторической обстановке, требовавшей от автора идеологической и политической корректности. И все же, несмотря на узкие стены коридора мысли, оставленного для ученого, мы находим в его работе концептуальные моменты, которые показывают, что он остался верен идеям, выдвинутым еще в молодости. В статье «Эстетика», написанной Читать далее →

Можно заметить, что в определении прекрасного используется два модуса: суждение «прекрасное есть жизнь» дано в модусе существования; суждение «прекрасное есть жизнь, какая она должна быть по нашим понятиям», в модусе долженствования, т. е. указывает не на реальное, а идеальное состояние жизни. Но Чернышевский не делает различия между типами этих суждений, он стремится охватить жизнь во всех ее проявлениях и формах существования. Главное, чтобы это была хорошая, желаемая жизнь. Например, для «поселянина» хорошая жизнь состоит в том, чтобы «сытно есть, жить в хорошей избе, спать вдоволь; но вместе с этим у поселянина в понятии «жизнь» Читать далее →

Коренным заблуждением называет также Коген утверждение, что единственной задачей художественного изображения является создание зрительно воспринимаемых форм предметного мира «видимость». Если в изобразительном искусстве формируется видимый образ мира, отвечает Коген Гильдебрандту, то это происходит постольку, поскольку зрение принадлежит мышлению как предварительному условию чистого чувства. Если этот образ отличается от чувственных форм познания, то причину различия как раз и объясняет трансформация методов познания природы в художественную технику. Коген точно формулирует, что в искусстве «проблема видимости есть скорее проблема Читать далее →

Романтики вступили в европейскую культуру оригинальными голосами неповторимых индивидуальностей и национальных вариаций идейного и художественного созидания. Немецкий, английский, французский, русский романтизм отличались друг от друга темами, их трактовками, ассимиляцией культурных влияний. Так, немецкому романтизму были присущи наибольшая философичность и мировоззренческая объемность, мифологизм и мистицизм, французскому социальная гражданственная направленность, английскому мотивы сентиментализма и религиозности, русскому психологизм, мягкий отсвет европейских движений и переплетение с реалистическими и классицистскими тенденциями.

Несмотря на внутреннюю противоречивость и многообразие вариаций, романтизм Читать далее →

В первой части он демонстрирует превосходное знание истории эстетической мысли от древности до современности, упоминает имена всех классиков немецкой эстетики до Гегеля, включая братьев Шлегелей. Правда, у него не встречается имя Шеллинга, хотя с его сочинениями «Система трансцендентального идеализма» и «Речь об отношении изобразительных искусств к природе» русский философ, несомненно, был знаком, это прочитывается в его тексте. Что касается «Философии искусства» Шеллинга, то она была опубликована намного позже, тем интереснее отметить, что у Галича можно найти много сходного с этой неизвестной в его время работой немецкого философа.

Задача науки изящного, по Галичу, уяснить Читать далее →

Система искусств. Место системы искусств в эстетике Шопенгауэра. Если учение Гегеля можно назвать кульминацией немецкой классической философии, то учение Шопенгауэра, его яростного противника, можно назвать ее завершением, распадом, крахом но как бы то ни было, и по стилю мысли, и по структуре построения системы он работает в том же ключе.

И, конечно же, не обходит стороной возможность построения системы искусств. Системы искусств эстетическая мысль, более или менее до этого момента совпадающая с развитием немецкой классической традиции, строила регулярно. И если можно систему искусств Шопенгауэра сравнить с другими, то, конечно, ближе всего здесь оказывается Читать далее →