Эта общая концепция, давшая основание для многих инте­ресных, но отнюдь не бесспорных, получила подкрепление и в эмоциональном настрое контр — культуры. В заключение своего знаменитого эссе «Против ин­терпретации» (1966) Сьюзен Зонтаг — адепт и представитель «новой чувственности» — определила ее как освобождение чувств от разума и соответственно вытеснение литературы с ее «тяж­кой ношей «содержания», одновременно репортажа и нравствен­ного суждения», искусствами «со значительно меньшим содер­жанием и более умеренными формами нравственного сужде­ния, такими, как музыка, фильмы, танец, архитектура, скульп­тура» . Вместе с тем, как мы убедимся, исследованные нами куль­турологические тенденции не могли привести к формированию Читать далее →

Они не мо­гут найти успокоения ни в семье фермера, удовлетворяющегося скромным, ни в среде хиппи, ни на шумном карнавале в Новом Орлеане. Им место только на доро­гах, и именно на дороге их подстерегает смерть. Сопровождаю­щие ленту песни-баллады, также характерные для контркуль­туры, придают происходящему всеобщий метафорический ха­рактер: столкновение молодых бунтарей (причем бунтарей пас­сивных, поскольку их бунт выражается только в манере оде­ваться и в образе жизни) с официальной Америкой (символом которой служат обыватели, еще недавно бывшие «железобетон­ными» положительными героями «вестернов») приводит ко все­ленской катастрофе. «Беспечный ездок» представляет собой своеобразное размыш­ление о контркультуре, свидетельствующее Читать далее →

Данным обстоятельством объясняется, в частности, и такое, как тезис о «невротическом характере истории» ‘. Проблема социального времени существует для контркультуры как проблема транс — цендирования истории средствами художественной фантазии и последующего реального выхода за пределы временных после­довательностей при достижении обществом новой качественной ступени свободы. Контркультурный утопизм усваивает типич­ную хилиастическую структуру: «царство свободы» знаменует собой «конец истории» и достижение вневременного идеала пре­красного, который в свою очередь приобретает некоторую гедо­нистическую окраску. Для контркультуры также характерно представление о пластичности социального времени и возмож­ности Читать далее →

В плане этих идей Маркузе предлагает свою интерпретацию истории По его мнению, уже с древнегреческого искусства и философии чело­веческое «Я» проявило себя как «ego agens» — как агрессивный субъект, противопоставивший себя объекту и стремящийся к безраздельному господству над ним. «Природа — как его соб­ственная, так и внешняя — задавались ему как нечто, что долж­но быть завоевано» . Господство над природой (в обоих значе­ниях) выступает в западноевропейской культуре как условие самосохранения и саморазвития субъекта. Господство над чув­ственностью— «внутренней» природой человека — уже в Древ­ней Греции расценивалось как необходимый конститутивный момент разумного видения мира. «Природа» Читать далее →

Она заключается как раз в том, что развитие рынка и кредита делает «отсроченное удовлетворение» необязательным и предоставляет возможность для удовлетворения немедленного, сиюминутного, «в кредит». Традиционная буржуазная культура более не соответствует уровню современной экономической и технологической организации капитализма: «Ее ценности ухо­дят корнями в традиционалистское прошлое, а ее язык пред­ставляет собой архаизм протестантской этики» *. В результате психология буржуа трансформируется, возникают иные приори­теты и жизненные цели, погоня за удовольствиями, создаваемы­ми рынком (К. Маркс говорил о рынке как о «евнухе промыш­ленности»), становится Читать далее →

По сути дела, с констатации кризиса ко­торой и начинал свою книгу Д. Белл, это и есть идея «радикаль­ного индивидуализма», тенденции развития которого и привели к возникновению «культурных противоречий капитализма». Но ввиду произвольности его терминологии получается, что «бур­жуазная идея» это есть модернизм, который, как утверждается, сегодня тоже «на излете». В области экономики это выражается в исчезновении социального типа независимого предпринимате­ля и замене его корпорацией, в области культуры и искусства — в усилении потребительско-гедонистического начала. При этом Д. Белл подчеркивает, что размывание нормативов «протестант­ской этики» происходило в недрах самих экономических Читать далее →

Оно есть нечто иное. Л. Триллинг, в частности, писал: «Любой историк современной литера­туры сочтет буквально само собой разумеющимся, что ее ха­рактеризует враждебность намерений и буквально подрывной характер,— он воспримет очевидную задачу оторвать читателя от привычных форм мышления и чувствования, навязываемых более широкой культурой, дать ему необходимую почву и пре­имущественное положение, с которых тот мог бы судить, выно­сить приговор и, возможно, пересматривать установки породив­шей его культуры». Так формулируется уже давно сложивше­еся представление о модернизме как направлении в культуре, кардинально противостоящем господствующим установкам, вплоть до его уподобления социальной революции. Однако сама Читать далее →

Показательно, что сам леворадикальный протест часто легче находил свое выражение на языке искусства, или по крайней мере воплощал в нем свои. «Весьма любопытно,— писал по этому поводу один из признанных идеологов совре­менного левого радикализма, Герберт Маркузе,— что это дви­жение имеет в качестве своих выразителей не традиционных политиков, но, скорее, такие подозрительные фигуры, как поэ­ты, писатели и интеллектуалы» За всеми этими, можно сказать, «практическими» особенно­стями радикального протеста прослеживается не просто и не только специфика политико-эстетизированного стихийно-непосредственного сознания ее сторонников в среде западной моло­дежи и интеллигенции, но и вполне определенная теоретическая схема, философско-эстетическая Читать далее →

Связанные с этим полу­чили разработку в исследованиях советских философов. В дан­ном случае, опираясь на эти разработки, мы пытаемся осветить некоторые стороны социально-эстетической утопии «нерепрес­сивной культуры», связанные, в частности, с проблемами худо­жественной фантазии и «новой чувственности».

Как мы уже отмечали, вопрос о форме присвоения челове­ческой чувственностью общественно-исторического содержания ставится в социальной эстетике контркультуры как проблема социального освобождения труда путем придания ему эстетиче­ского качества. Иначе говоря, предполагается, что садистский характер труда по принуждению должен уступить Читать далее →

Сегодня эти идеи Токвиля получили достаточно широкое рас­пространение в различных политико-эстетических интерпрета­циях контркультуры и в целом, по­явившихся в буржуазной консервативно-апологетической лите­ратуре. В результате исходный критический замысел буржуаз­ных идеологов получил своеобразную по л итико-эстетическую интерпретацию. Категории «игры» и «театра» были истолкованы как «стиль» всей современной культуры и искусства Запада, от­данных на откуп авангардизму и постмодернизму. Одновремен­но они наполнились несвойственным им политическим содер­жанием и стали символами упрека, обращенного к левым ради­калам. такая предвзятая ориентация не могла Читать далее →