Но, что более важно, очерк многое раскрывает в социологических и художественных принципах поэта. Очерк вводит нас в мир его политических, исторических и художнических, «человековедческих» (Горький) интересов, а это уже область творческой биографии поэта. Интересна в этом отношении сама композиция очерка, его «сюжетное» развитие. Начинается очерк с общей оценки эпохи «Особа» (периода до присоединения Осетии к России). Это прямая аналогия с началом поэмы «Плачущая скала» и не только по форме, но и по содержанию. Затем идет анализ экономической жизни и сословной структуры общества (поселения, сословная рознь, жилище и утварь, пища, хозяйство). Дальше начинается «человековедение»: детство и юность горца (горянки), его эстетический обиход (танцы, песни, сказки, игры), семейная жизнь и общественное положение, обычное право и сословно-экономическая основа устанавливаемых им норм; поверья и религиозные предрассудки и их социально-экономическая обусловленность. Наконец, последний вопрос — соотношение норм судопроизводства, установленного на Кавказе царской администрацией, с обычаями, нравами и со всем духовным обликом горцев. Таким образом, уже из самой структуры очерка, из его «сюжетных» элементов вырисовывается идейно-политическая и художественная направленность его к современности, к насущным интересам борьбы против пережитков патриархально-феодального прошлого и политики царизма на Кавказе. В переходный период, когда процесс капиталистического разития и падения патриархально-феодальной экономики, культуры и отношений между людьми остро ставили перед патриархальным крестьянством вопрос о том, что же будет дальше и что делать, — проблема оценки недавнего, еще не забытого прошлого была чрезвычайно важной в идеологической жизни горцев.

Все эти особенности публицистики Коста (выбор фактов, -композиционное построение, направленность анализа и стиль изложения) тесно связаны с ее полемическим идейным. Кавказская администрация повседневно и упооно защищала на страницах печати политику произвола и беззакония. Подтасовка фактов, а то и беззастенчивое их измышление, произвольное истолкование и субъективистская оценка — таковы характерные черты этих писаний защитников колониализма. Коста противопоставлял им неопровержимую достоверность фактов и социально-исторический принцип их истолкования. Стремясь к оправданию произвола и беззакония, защитники самодержавия нападали прежде всего на национальный ¦характер горцев, чтобы отвести внимание читателя от социальных противоречий и внушить ему, что неописуемый произвол администрации вызван антиобщественной «злой волей» горцев, преступников по природе своей. Именно с этой целью в тогдашней прессе непомерно был раздут вопрос о разбойничестве на Кавказе, подобно тому, как это делалось в эпоху завоевания Кавказа. Поэтому Коста много внимания уделил оценке национального характера и морального облика горцев Кавказа. Отводя клевету официальных писак, он утверждал, что гор ны «…сумели сохранить такие традиции, какими может, гордиться лучший европеец. Рыцарская неприкосновенность чести, святость долга, верность данному слову и многое другое до того присущи каждому туземцу, что с ними следовало бы считаться всем тем, кто действительно является к ним с просветительными целями».

«Не кинув бой неравный до конца» 1899 год —самый трагический для Коста Хетагурова, год отчаянной схватки с царской администрацией, год его поражения, «грубого насилия над ним» и ссылки в Херсон, где он, по собственному признанию, «томился хуже Дрейфуса на Чертовом острове» и переживал «адски мучительное одиночество». Писать в этом году он почти не мог. Все силы и время ушли на неравную борьбу за отмену решения начальника Терской области генерала Каханова о высылке поэта на пять лет за пределы Кавказа. Вдали от родины, тоскуя в одиночестве, он упрямо хватался за малейшую возможность навести хоть какие-нибудь связи с Осетией и почти ежедневно переписывался с друзьями и знакомыми. Письма Коста этого периода—это летопись его страданий и сомнений, его дум и надежд. В них он открыто, насколько это было возможно в переписке ссыльного, высказывает свои мысли по многим вопросам этики, эстетики и политики. При этом его оценки общественных явлений в письмах более четки и резки, а его характеристики общественных деятелей Осетии того времени исключительно метки и до конца ясны. Словом, письма поэта этого периода дают обильный материал для характеристики его мировоззрения. И, может быть, именно потому, что ему никогда еще не приходилось испытывать в такой резкой форме «грубое насилие над собой», его мысли всецело были устремлены к заветной свободе. «В тюрьме ясней мне чудится свобода», — это признание поразительно верно характеризует направленность мыслей поэта в ссылке. Здесь над самым морем По ночам с волнами Я делился горем, Скорбью и слезами, — писал поэт в Очакове.

«Слепоту ниспославший» бог дал ему взамен — «сердечную память» и «счастье слова». Этим вступлением из двух строф (в одной — жалоба певца, в другой — возражение, антитеза) ограничивается вмешательство поэта. Кубалов «представил» певца слушателям и далее все повествование ведет Бибо. В первом эпизоде — плач вдовы Госама над колыбелью сына. Плач — рассказ, плач — наставление, плач — завещание. Госама рассказывает сыну Хасане о том, что его отца убили Мулдаровы — «спесивый, гордый род». Убили беспричинно, на охоте. Убили из удали, сознавая безнаказанность. Мулдаровы — многочисленный род, отец Хасаны ступиться. Люди похоронили Соламана, но нет мстителя среди них: месть за представителя- другого рода — вне родовой этики. Один из Мулдаровых — Кудайнат, «усердно ходивший ио- чужим женам», попытался приневолить к сожительству вдову в трауре, но, получив кинжальную рану от Госамы, удалился. Смерть отца и унижение матери — за это призван отомстить сын Хасана. В этом смысл рассказа и завещания Госамы. Собственно, здесь нет повествования, все выдержано в духе народных причитаний — лексика, фразеология, повторы. Горестный рассказ прерывается то проклятиями убийцам мужа, то ласковыми обращениями к сыну в колыбели, то вновь проклятиями — на этот раз сыну, если он не отомстит Мул- даровым. Неотомщенное горе, боль и слезы, проклятия и материнская нежность — все в одном потоке, в одном стилистическом сплаве — создают тот лиризм, который покорил Кубалова в певческом и сказительском таланте Бибо.

В истолковании Коста «мышиные жеребчики» это не только жалкие развратные старички, а ненавистные казнокрады, торгующие присягой, долгом и честью, сорящие «краденым золотом» для удовлетворения своих прихотей, и вызывают не насмешку, а ненависть. Мышиные жеребчики За ласку мимолетную И беглый поцелуй Бросали безнаказанно, Как краденое золото, В башмак пикантной барыни Присягу, долг и честь И этих-то жеребчиков, Как и везде, в Болотове Такое было множество Хоть вешай каждый день. Этот же прием встречается в авторской речи, когда поэт хар а ктеризует Рубкова: Рубков чиновник с выдержкой С бонтонным воспитанием Картавит не без грации: «Чегек бокаг вина!» А вот Максимушка Лизоблюдов: Послышалось хихиканье Максима Лизоблюдова, Известного редактора «Позорного листка» или «Мерзких ведомостей», как окрестил Коста газету «Терские ведомости». Он «не смолчал по принципу», этот беспринципный карьерист, — «залебезил Максимушка». Наконец, портрет самого «старшого»: Изломанная талия Семена Людоедова, Его задорный нос, Папаха заостренная, Уста полураскрытые И, как у мопса старого Стеклянные глаза. Или еще: Клоповником грозят, И стиснул зубки острые, которыми, кстати, в минуту лютости «он мог разгрызть ядро». Далее следует цитата из Лермонтова («Спор»), Сенька, поняв, что криком теперь ничего не возьмет, Надвинул шапку на брови Замолк и засопел. Сущность характеров чиновников четко вырисовывается и в рассказе об их преступлениях, в портретных и речевых характеристиках, и в их поведении, когда они спорят со Стариком.

В ряду произведений о народе особняком стоит стихотворение «Солдат». Осетины-дворяне издавна служили в русской армии, в ее командном составе. Но в качестве рядовых осетины начали служить лишь в 80-е годы XIX века и отдельными подразделениями впервые участвовали в боевых действиях русской армии во время русско-турецкой войны 1877— 1878 гг. В 1876 году из добровольцев-охотников был сформирован «осетинский дивизион», который, как отдельный полк, был включен в состав Кавказской казачьей бригады и участвовал в боях на Балканах. В русско-турецкой войне осетины своим военным искусством и героизмом заслужили высокую оценку военачальников. Художник Верещагин, участник этой войны, писал: «Какой же видный народ осетины, молодец к молодцу, точно на подбор». Начальник Кавказской бригады генерал И. Тутол- мин отмечал в своем дневнике: «Осетины во главе Кавказской бригады первыми вступили в бой за Дунаем и, если им приходилось бывать последними, то только при отступлении». Известный генерал Скобелев, прославивший себя в этой войне, также отмечал: «Поведение осетин в эту кампанию гю беспримерному самоотвержению и рыцарской храбрости выше всякой похвалы». Главнокомандующий Дунайской армией великий князь Николай Николаевич телеграфировал 24 сентября 1877 года наместнику Кавказа: «С разрешения государя пищу тебе просьбу выслать осетин сколько можно с лошадьми — осетины герои, каких мало, дай мне их побольше. Прошу выслать как можно скорее. Осетины так работали, что буду просить георгиевского знамени».

Этого достаточно, чтобы брат этой девицы убил ночью мирно спавшего Дане- ла. Ведь только кровью смывается позор! По кодексу чести особо щепетильных горцев достаточно сплетни болтливой соседки, чтобы «опозориться». Бечир смывает свой «позор» кровью невинного Данела. Но он знает, что брат Данела Ма- хамат будет мстить ему, поэтому бежал и сам сдался властям. Но это не спасло его от мести Махамата, который, как и его пращуры, убежден и в существовании загробной жизни, и в непреложности мщения. «Призрак убитого брата не оставлял его и во сне. Почти каждую ночь ему снился этот образ, стыдил его своей зияющей раной, говоря: отомсти Бечиру за брата Омой эту рану его кровью». И он отомстил. Однажды арестантов вывели на работу. Среди них Махамат узнал Бечира и изрубил его кинжалом. Затем «он покорно отдал свой кинжал, позволил себя связать и отправился безропотно, куда его повели/ Только ом бормотал: «Бечир думал, что избег моей руки. Он думал, что от мести избавился». Таким образом, и закон не мог оградить от мести. Необходимо было побороть суеверные представления, удовлетворить материальные интересы пострадавших, сменить ложные представления о чести и бесчестии, развенчать ложные и утвердить истинные этические нормы, соответствующие новым истооическим условиям и новой ступени самосознания народа. Кстати, развенчание ложных представлений о чести и бесчестии после Канукова занимало всю осетинскую литературу вплоть до 30-х годов XX века, а в каких-то существенных чертах проблема остается важной и по сию пору как в жизни, так и в литературе.

А ведь «убить и умереть для осетина времен «Особа» были синонимы; убивая сегодня, он знал, что сам также будет убит, если не завтра, то послезавтра или через неделю. Прежде чем оплакивать убитого, осетины оплакивают убийцу». Типические картины всех этих явлений жизни мы находим в творчестве Коста и до, и после написания «Особа». Это еще раз говорит об единстве политической, исторической и художественной мысли поэта, о многосторонности связей его публицистики и художественного творчества. Описав и проанализировав прошлое народа, обратив особое внимание на долю бедного и слабого в системе экономических, политических, сословных и правовых отношений патриархально-феодального уклада жизни, Коста естественно и неминуемо приводил читателя к убеждению, что к этому прошлому нет возврата. С другой стороны, поэт приводит и к другому, не менее важному выводу: современная практика управления горцами царской администрацией не сообразуется с духовным обликом населения, с его традициями, с пережитками прошлого, поэтому отпугивает его от настоящего, заставляет его предпочитать прошлое. Эту мысль в «Особа» Коста только намечает, но к последующей его публицистике она получила всестороннее развитие и неотразимую аргументацию. Можно сказать, что из проблематики, намеченной в «Особа», позднее «выросла» публицистика Коста Хетагурова. С этой проблематикой тесно связана и последующая поэтическая работа Коста. С другой стороны, «Особа» подытожила многолетние глубокие раздумья поэта над историческим, социально-экономическим и культурным прошлым родного народа.

Отец, поняв свое безвыходное положение и то, что уже холопов, на которых можно было бы возложить работу, не стало, принялся сам работать энергично день и ночь, забыв о том, что он когда-то знал лишь своего серого коня да свое оружие, а черную работу презирал. И благодаря его энергии и удивительному труду, благосостояние наше стало было поправляться, но аллаху было угодно взять его душу к себе и все пошло вдруг прахом». через Тифлис и Военно-Грузинскую дорогу в начале 1862 года. «Безвыходное положение», в котором оказался Дудар Кануков по возвращении на родину, вероятно, означает по, терю офицерского чина и прав на холопов. Друзья Дудара Канукова «Тагаурского общества и общества дигорских ба делят: капитан Гака Кусов, штабс-капитан Темурко Дударов, поручик Беслан Тулатов, подпоручик Бек-Мурза Кубатиев и прапорщик Касбулат Кануков» дважды (в январе и декабре 1863 год) ходатайствовали перед начальником Владикавказского округа «о возвращении возвратившемуся в начале прошлого 1862 года из Турции Тагаурскому алдару Ду дару Канукову прежнего его чина подпоручика и прав, ал- дарам предоставленных, которые он имел до переселения в августе месяце 1861 года в Турцию». Однако заступничество друзей осталось без последствий, социальное и имущественное положение семьи Кануковых отныне стало резко иным: оставшиеся без отца Кануковы превратились в обычную крестьянскую семью, от «алдарских прав» осталась одна сословная спесь, чуждое Иналу Канукову «алдарское чванство». По свидетельству писателя, его отец до переселения в Турцию, «хотя не служил в регулярных войсках, но тем не менее участвовал в разных кампаниях , против враждебных России горцев и за это дошел до подпоручичьего чина, считаясь по армейской кавалерии и управляя аулом нашей же фамилии, Кануковским».

Трудовая жизнь горца-бедняка начинается с малых лет. Пяти лет он уже пасет ягнят и козлят, потом проходит путь от подпаска до пастуха: скитается по чужим задворкам, нет у него ни дня отдыха. И в непогоду, и в погожий день, и в будни, и во время праздника — всегда, во всякий час пастух находится со стадом на пастбище или в хлеву. Он должен стеречь, как зеницуока, хозяйский скот. За потраву нивы или лугов, за пропажу скотины он терпит нещадные побои. Кубады не досчитал пятнадцати овец и решил навсегда покинуть родину. «Алдар жесток, человечья кожа тонка, а умирать не хочется», — думал Кубады и убежал через перевал в Грузию, стал бродячим певцом, вернулся в родной аул только на старости лет, ослепшим и согбенным. Есть одна характерная общая черта в биографиях всех юношей-горцев, изображаемых Коста Хетагуровым. Все они выросли сиротами. И Кубады, и Ибрагим; и Эски-разбойник, и герой поэмы «Кто ты?» — все они чувствуют себя одинокими, покинутыми. Кубады автор называет одиноким, безродным, а герой поэмы «Кто ты?» повествование о своей жизни заканчивает так: «Если спрашиваешь еще: «Кто ты?» — То одинокий—имя мое» (подстрочник). Образ одинокого юноши-горца глубоко связан по происхождению с осетинским народным творчеством. Знаменитое «Сказание об Одиноком» («Иунаджы кадаг») было опубликовано в прозаической записи на русском языке Гаппо Бае- вым в газете «Северный Кавказ» (№ 19) в 1895 году, когда Коста был секретарем редакции. Вероятно, в фольклорном образе одинокого было обобщено то бесправное и беззащитное положение, которое занимала личность в системе патриархально-родовых и патриархально-феодальных отношений.