содержание литературного процесса меняется в зависимости от перемен в жизни народа, в его исторической и духовной биографии. И эти перемены становятся объектом творчества как реалистов, так и романтиков. Метод и стилевые направления в дореволюционной осетинской литературе не могут быть критерием периодизации истории литературы. Приступая к своей «первой попытке освещения истории осетинской литературы», Ардасенов справедливо заметил, что перед ним встала длинная цепь трудностей: «…многие проблемы не решены и ждут своей разработки. Творчество ряда… писателей не изучено и не оценено по достоинству, суждения литературоведов об их наследии разноречивы. Почти- ни об одном писателе рассматриваемого периода нет монографической работы. Исключение составляет лишь Коста4 Хетагуров… не все наследие писателей собрано и издано»7. Это писалось в 1959 году. С тех пор из этой цепи трудностей выбыло не. так уж много звеньев. Осуществлено издание полного собрания сочинений Коста Хетагурова, изданы более полночи точно срчинения Сека Гадиева, Елбасдуко Бритаева, ЦомакаГГадйЪв-а, Инала Канукова и Георгия Ца- голова. Опубликованы’ монографические исследования о Ка- 18 нукове, Цаголове, Сека Гадиеве, Цомака Гадиеве и Бртиае- ве. Имеются еще и другие неопубликованные исследования монографического характера и статьи по отдельным проблемам литературы. Все эти труды осетинских литературоведов последнего десятилетия облегчают создание научной истории литературы, хотя трудностей и нерешенных проблем перед историком осетинской литературы все еще достаточно.

В Осетии и поныне сохранились воспоминания о родах-братьях. До сих пор отдельные фамилии называют друг друга родичами, возводя свое происхождение к одному родоначальнику. По этой схеме братства разных родов получается, что род, размножаясь, разветвляется и со временем связь между отдельными ветвями до того ослабляется, что становится лишь историческим воспоминанием. Думается, что оказавшись в трагической ситуации, разгромленные и обескровленные монгольскими нашествиями роды естественно должны были прийти к идее братания перед лицом произвола сильных фамилий. В этих условиях только такое братство могло явиться надежной формой самообороны для слабых, одиноких родов. С течением времени, когда слабые роды окрепли и уже не нуждались в этом братстве, оно все еще продолжало жить в памяти поколений как доброе воспоминание. В поэме «ЛЕфхаердты Хаесанае» идеи братания слабых родов нет, но судьба последнего представителя разбитого рода, одинокого, «обиженного» историей, «испытавшего много горя» перед произволом сильных родов иного положительного исхода и не может иметь. Правда, в поэме есть другой вариант-— покровительство сильного рода. Но оно унижает достоинство человека, ставит его в зависимое положение, избавляет от преследования сильного рода, но не от его презрения, спеси и гордыни. В поэме целый ряд Одиноких. Это — Соламан, его жена Госама и его сын Хасана, которые не прощают обид сильным Мулдароцым и погибают в неравной борьбе. Это и Хамырза Мулдаров, убитый рукой Хасаны.

О самообразовании и сделать хоть начальный шаг из мрака к свету. Это дело высшей национальной гордости. В этом вопросе Коста стоял на совершенно противоположной позиции. Из всей совокупности высказываний Коста Хетагурова по вопросу столкновения двух культур ясно: он был убежден, что новые (капиталистические) отношения исторически более прогрессивны, и их надо предпочесть патриархальному прошлому. Он был убежден и в том, что отрицательные пережитки прошлой культуры связаны с сословной рознью, с социально-экономическим и политическим неравенством сословий, поэтому для их ликвидации необходимо уничтожить прежде всего эту рознь, эти привилегии одних перед другими. Он считал, что в духовной культуре патриархального прошлого есть и такие положительные черты, которые следует сберечь для будущего, предохранив их от разрушительного воздействия буржуазных отношений. Такова позиция Коста в решении этой сложной проблемы — столкновения двух культур. Публицистика Коста носила, боевой, целеустремленный характер. Она в высшей степени поэтична не по приемам письма и аргументации, а по своему содержанию, по выбору объекта обличения и по своим целям. Характерно, что эта внутренняя связь публицистики Коста с его поэзией особенно ярко проявилась в поэтических произведениях тех лет. Политически наиболее острые из них насквозь публицистичны в высоком смысле этого слова. Это особенно ярко проявилось в поэме «Кому живется весело». Сатирические произведения поэта дошли до нас далека не в полном составе.

Выручать Подлизова Ванюха решил потому, что и тот его В минуту жизни трудную Под градом правосудия Частенько выручал. В речи Старика строка из Лермонтова принимает ярко ироническую окраску. К такому же приему использования цитат Старик прибегает и в других случаях. Когда ему нужно поиздеваться над тем, как проводили «просвещение» «гениальнейшие воры», он не только обличает прямо, в лоб («начали одичание нагайкой изводить»), но и прибегает к цитате, дающей возможность образной конкретизации мысли: Плодами просвещения Объелись мужики. Когда ему надобно характеризовать тупицу-сына Под- лизова, выгнанного из гимназии, он использует классический образ Митрофанушки: из гимназии За лень и тупоумие Прогнали Митрофанушку, Сынишку твоего… Когда понадобилось рассказать о том, как «генеральша», жена Зуботычева, сделала карьеру своему мужу, торгуя собой, Старик опять для характеристики поклонников «генеральши» прибегает к литературному образу, созданному Гоголем и Некрасовым. Гоголь в VIII главе «Мертвых душ» заметил о Чичикове: «Он непринужденно и ловко разменялся с некоторыми из дам приятными словами, подходил к той и другой дробным, мелким шагом, или, как говорят, семенил ножками, как обыкновенно делают маленькие старички-щеголи на высоких каблуках, называемые мышиными жеребчиками, забегающие весьма проворно около дам». В сатире «Балет» Некрасов, называя тех, кого он готов «молчанием пройти», указывает и на «мышиных жеребчиков»: Накрахмаленный денди и щеголь (то есть: купчик, кутила и мот) И мышиный жеребчик (как Гоголь Молодящихся старцев зовет).

Продолжая демократические традиции русской литературы, ратовавших за верное изображение природы Кавказа, национального характера, быта и нравов горнев, Коста не раз критиковал реакционных журналистов, сообщавших неверные сведения о характере горцев и природе Кавказа. Примечательны в этом плане статьи Коста Хетагурова «Тарта- рён», «Владикавказские письма», «учебник географии России» и др. Рецензируя «Учебник географии России» Михаила Мос- товского, Коста отметил целый ряд нелепых* невероятных по своей безграмотности заключений о географии и климате Кавказа, об этнографии горцев. Все это преподносилось читателю под видом общепринятых научных истин. Лженаучные измышления искажали представления учащихся (учебник Мостовского считался гимназическим курсом) о Кавказе и народах, населявших его. В «Сборнике материалов для описания местностей и племен Кавказа» (за 1900 г. вып. 28) появилась статья А. Дьячкова-Тарасова «В горах Большого и Малого Карачая (истоки Кубани)» Коста окрестил этого путешественника -«Тартареном из Екатеринодара». Возмущение поэта было «вызвано тем, что этот Тартарен смотрел на Кавказ глазами завоевателя, как на «страну дикарей-пастухов». Его восприятие Кавказа ничем не отличается от той злобной клеветы на кавказских горцев, против которой приходилось выступать Пушкину, Марлинскому и Белинскому в первой половине XIX века. «Только пылкая фантазия или врожденная трусость Тартарена, — пишет поэт, — могли довести его до такого абсурда, что на Кавказе до сих пор все то же, что было сто лет тому назад!» (т. IV, 252).

Таков характер народа, которому всецело принадлежит он. Ска- зитель горько сетует: Долго гнев наполняет сердце осетина» Но когда распалится, добрые люди, То крови кипенье не скоро остудишь. Не смог сдержать «крови кипенье» и Афхардов Хасана, ибо «он был издавна во всем осетином». Убил еще пятерых мужей из рода Мулдаровых, но и сам получил смертельные раны. Сказитель одобряет справедливое наказание «спесивых Мулдаровых», а переход Хасаны за грань справедливости и новую необходимость восстановления справедливости предоставляет судить богам: Бог мужчин Уастырджи все дела лучше всех Знает и всегда в правую сторону Суд вершит над иими, любя справедливость. Хасана, обливаясь кровью, добирается до своей хижины. Вестью о расправе с Мулдаровыми он врачует старую рану материнского сердца и погибает. Так, четвертый эпизод вновь возвращает нас к исходной позиции, к диалогу между матерью и сыном. Только в первом случае мать обращается к грудному малышу, здесь, в финале, она выговаривает мужчине, не умеющему постоять за честь матери и очага, не отомстившему за кровь отца (она еще не знала о жестоком избиении Хасаной Мулдаровых). Таким образом, перед нами типичная трехчленная композиция, кольцевое построение только эпизод подвига Хасаны рассечен пополам: на справедливое мщение и безжалостное избиение, в котором сказитель видит причину гибели героя. Справедливость восстановлена — погибли не только Мулдаровы, но и Хасана за нарушение справедливости. Да и старой матери ничего не остается, кроме как «лишить себя жизни у мертвого сына».

О трагическом исходе болезни Дз. я узнал уже в петербургской больнице, когда после второй операции и сам я почти не подавал надежды на выздоровление. Развязка поистине трагическая! Вы, как живая, стояли неотлучно предо мной, полная неисчерпаемой скорби и молодого отчаяния… С какою готовностью я отдал бы тогда висящую на волоске свою жизнь, чтобы сказать Вам хоть одно слово утешения… Но я не смел… Да и имел ли право? Й в жизни, и в творчестве Коста был безукоризненно искренним и правдивым. О Коста можно сказать: хотите знать его биографию, читайте его стихи, там все сказано самим поэтом. Лирика Коста — это летопись его раздумий над судьбой народа, а в интимно-лирических стихах отражена его личная судьба, его человеческая биография. Бесконечно гуманный в своем отношении к народу, перед которым считал себя, в неоплатном долгу, Коста был так же человечен и в своих личных отношениях с близкими ему людьми. До сих пор мы рассматривали лишь одну сторону этических норм в интимной лирике Коста, т. е. обязанности и права любящего. Но поэт предъявляет определенные требования и к любимой. В них яснее всего обнаружилась социальная позиция писателя. И здесь любовь в понимании Коста не только «акт всепрощения». Коста считал, что революционный деятель должен всего себя посвятить общественному служению, жертвуя свосч личной жизнью. Это положение еще больше осложняет отношение Коста к семье, браку, любви. Он ясно сознавал, что между людьми различного социального положения в буржуазном мире существует такой барьер, перед которым личные достоинства и человеческие чувства бессильны.

Однако Коста далек был от идеализации национального характера горцев. Он отчетливо видел и его отрицательные черты, в том числе и склонность к разбою, никогда не пытался их скрывать, но ратовал за правильное их объяснение, с тем чтобы выработать верные средства их преодоления. Причины общественных явлений Коста всегда искал в социальных противоречиях, объясняя их историей и оценивая с позиций интересов народа. Поэтому причины разбойничества он видел, с одной стороны, в том, что неприспосо- бившаяся к новым условиям жизни часть патриархально- феодальной знати — «самое ничтожное меньшинство туземцев»,— «живя традициями мятежного прошлого и не-понимая еще задач культурной жизни по неподготовленности сво- пот как самому туземному населению, так, в одинаковой мере, и русскому и вместе с тем массу материального ущерба тому и другому населению в виду хронической убыли из имущества населения значительного количества рабочего скота, лошадей и овец». С другой стороны, в числе причин преступности Косга отмечал и «злую волю», не изжитые еще полностью идеалы прошлого — «удаль и молодечество», а также «бегство or кровника и каторги». Важнейшей же из причин Коста считал крайне тяжелое экономическое положение горского крестьянства: «…безземельные или имеющие ничтожные земельные наделы горцы не получая никакого дохода с земли для удовлетворения своих насущных жизненных потребностей и будучи неподготовленными к другому, не земледельческому труду, в борьбе за существование легко впадают в преступления…».

Горький опыт переселенцев отваживал горцев от повторения прежней ошибки: «Мало кто уже мечтает о переселении в Турцию: убедились, что там хуже, чем на родине». В первом варианте статьи Кануков отмечал и другое: «Было время, когда высокопоставленные в народе лица считали недостойным для себя занятием так называемую черную работу, но теперь эта спесь все более и более искореняется, тем более холопы, у кого они были, отобраны, и уже не на кого взвалить обязанность прокармливать свою семью». Да и «прежний характер» исчезает, ибо нет места для его проявлений: «Оружие горца теперь начинает уже ржаветь. Горцу некогда теперь и негде делать наезды, потому, что нужно работать и работать». К мотивам переселения Кануков возвращается еще раз в более поздней статье От Александрополя до Эрзерума (1878 г.), в которой уже отчетливее характеризует эти причины. Это, во-первых, недовольство установившимся режимом после окончательного покорения Кавказа. Во-вторых, боязнь «солдатчины и стремление сохранить в чистоте свою религию. И, в-третьих, стремление феодальной знати горских народов избежать последствий крестьянской реформы, предвещавшей скорое освобождение крестьян, и с выселением в Турцию сохранить своих рабов. Кануков эту причину подает в негативной форме, как обстоятельство, вынудившее знать после проведения реформы на Кавказе в 1867 году не помышлять более о переселении в Турцию, ибо «высшее сословие мусульман-горцев, больше подверженное переселению, лишилось с освобождением «рабов» даровых рабочих рук.

И так до бесконечности, Как сказка про бычка. Таковы все «враги народа» от богатыря заморского до иисаря, такова вся система самодержавного государства. Все сделано для того, чтоб грабить мужика «днем и по ночам». Гражданское управление, полиция, военная бюрократия, народное представительство, органы просвещения, пресса» все объединены одной целью: грабить народ, держать его в темноте и повиновении, сеять вражду между народами. Любопытно, что прототип Людоедова, генерал Кахаиоя, тогда еще (в 1893—1894 гг.) и не думал уходить со своего 220 поста. Только в 1899 году, когда вся его преступная деятельность в Терской области обнаружилась, его перевели в Туркестан, и этим дело кончилось — «Семену дали власть!». Смена чиновников — это лишь смена одного вора другим. Воровство не возбраняется, только каждому вору нужно знать свое место, т. е. грабить «по старшинству, по выслу- гам». Чиновники отстраняются, окончательно проворовавшись, но и это лишь временная мера, они вновь получают власть. Такова «мрачная повесть» о тех, «кому живется весело, вольготно на Руси». И она глубоко правдива. Сам автор назвал ее «правдой беспощадною», которая не пугается Ни гика бусурмаиского, Ни бури сокрушительной, Ни вражьего меча! Поэма публицистична в лучшем смысле слова и документально правдива. Каждый из фактов, рассказанных Стариком, можно проиллюстрировать многочисленными документами по истории Кавказа, да и сам Коста приводит в своей публицистике множество аналогичных фактов. Если в публицистическом изложении поэт строго придерживался газетного стиля, вынужденно описывал неопровержимые факты с протокольной беспристрастностью, следуя их неумолимой логике, то в поэме сила фактов помножена на силу ненависти и презрения к объекту обращения, как определил основу стиля своей сатиры поэт в письме к А. А.