Вторая часть (Новорусская история)

Наверху словно опрокинулась гигантская бочка – ливень пошел стеной.

— Дождь – очень хороший знак, — подобострастно сказал Бульдозеру один из областных клерков.

Резиденция содрогалась от грома и пронизывалась яркими вспышками молний всю ночь. Такие ночи, он вспомнил детство, почему-то называются здесь воробьиными. Наверное, потому, что под такую небесную канонаду невозможно уснуть. Сон получается воробьиный? Бульдозер лишь на рассвете, когда в небе иссякли запасы энергии, забылся часа на два. Бессонницу использовал для просмотра компакт-дисков с видеофильмами о комбинате. Проснулся с головной болью, с отвратительным настроением – начался обложной дождь, и, как доложил начальник охраны, непогода намерена продолжаться

Наверху словно опрокинулась гигантская бочка – ливень пошел стеной.

— Дождь – очень хороший знак, — подобострастно сказал Бульдозеру один из областных клерков.

Резиденция содрогалась от грома и пронизывалась яркими вспышками молний всю ночь. Такие ночи, он вспомнил детство, почему-то называются здесь воробьиными. Наверное, потому, что под такую небесную канонаду невозможно уснуть. Сон получается воробьиный? Бульдозер лишь на рассвете, когда в небе иссякли запасы энергии, забылся часа на два. Бессонницу использовал для просмотра компакт-дисков с видеофильмами о комбинате. Проснулся с головной болью, с отвратительным настроением – начался обложной дождь, и, как доложил начальник охраны, непогода намерена продолжаться несколько дней. В сомнительных метеоусловиях Бульдозер не пользовался самолетом, поскольку поучаствовал в летном происшествии по причине скользкой посадочной полосы, и поэтому отдал распоряжение приобрести самое меньшее несколько купе в спальном вагоне на ближайший московский поезд. А если удастся, то арендовать и отдельный спальный вагон. Самолет же вернется в Москву, когда наладится погода.

Еще при подписании документов туземные власти удивляло то, что он совершал покупку, что называется, не глядя. На предложения съездить на предприятие, чтобы составить о нем представление, Бульдозер лишь кисло улыбался, повторяя одно и то же слово: «Успеется…»

Вообще он на тех, с кем имел дело впервые, производил странное впечатление. Среди расфуфыренных, затусованных дам, привыкших блистать нарядами на банкетах, их мужей в дорогих костюмах, белых сорочках и супермодных галстуках, в сверкающих штиблетах ценой в несколько шахтерских зарплат, скромные, как у Билла Гейтса за пятнадцать долларов, джинсы, под их тон безрукавка и недорогие кроссовки были вызывающим нарушением делового дрескода — понятия, усвоенного в Донбассе, как и везде, раньше других, более важных нравственных традиций добропорядочного бизнеса.

Небольшой рост гостя, невыразительные черты лица, словно родители его зачинали по заданию внешней разведки в качестве будущего нелегала, ничего не выражающие глаза неопределенного цвета, жидкие волосы на тыквообразной голове, ни одной родинки, ни одного шрама, даже несколько ломаных извилин на узком, но высоком лобике никак не сочетались с влиянием и возможностями этого человека. Напротив, короткий вздернутый нос с хищными ноздрями, вороватый прищур глаз, тонкие губы, пребывающие постоянно в состоянии снисходительной усмешки и, главное, землистый цвет лица, словно его хозяин только что покинул Бутырку или Кресты, возбуждали у всех милиционеров профессиональный интерес к его персоне и желание проверить документы. Милиционеры, должно быть, были хорошо знакомы с работами Ломброзо, в их зрительную память навечно врезался шаблонный образ подобного преступника. Поэтому, разбогатев, Бульдозер окружил себя двухметровыми охранниками в безукоризненных костюмах и с такими аристократическими манерами, что часто кого-то из них принимали за него. Тогда как его по причине затрапезной внешности вышибалы даже в сомнительные заведения не пускали, и тогда вступали в дело двухметровые амбалы, потешая мазохистское самолюбие шефа.